Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
Шрифт:
Дорога была очень интересна, и мы с женой почти не отходили от окна. Нас просто поражали четко и культурно обработанные участки земли, они были похожи на картинки, нарисованные умелыми руками земледельцев. Сравнивая наши колхозные, да и личные, «собственные» обработанные земли, нам становилось обидно за нашу бесхозяйственность, хотя мы прекрасно знали, что наши земли были в несколько раз плодороднее, чем польские и немецкие.
Помню, как мы пересекли все границы: советскую, польскую и немецкую; нас почти не проверяли. Через двое или трое суток мы прибыли в город Ютеборг — на севере ГДР. Встречали нас мои сослуживцы — старший лейтенант Клименко с двумя солдатами. В тот же день мы выехали в город Ной-Рупен, где расположился мой родной 49-й гвардейский танковый полк (бывшая 49-я гв. ТБР).
В Ной-Рупене наш полк расположился в прекрасных казармах бывшего немецкого танкового училища. Парки были замечательные, оснащенные всем необходимым для качественной эксплуатации бронетанковой техники.
Каждый бокс — так мы называли место стоянки танков — имел горячую и холодную воду, сжатый воздух, естественный постоянный свет. Занимались мы боевой подготовкой. Часто выезжали на эссенский танковый полигон, танкодромы. Занятия, как правило, носили практический характер. Много стреляли из танков и стрелкового оружия, водили танки и бронетранспортеры днем и ночью. Одним словом, шла
Окончив Академию ВТ и МБ, я поехал на службу в Молдавию, оттуда на Север, потом служил в Германской группе войск. Много мест повидал, был командиром 86-й Краснознаменной орденов Ленина и Суворова мотострелковой дивизии. Я и сейчас служу, как генерал-лейтенант я занимаюсь призывом в ресвоенкомате, недавно отправил юношей на службу. Вот такая у меня судьба.
Захаров Борис Петрович
Родился я 24 июня 1921 года в городе Городец, Горьковской области, куда мои родители приехали из голодной Москвы за продуктами. В 1940 году окончил московскую среднюю школу, после которой я и еще три моих одноклассника решили поступать в танковое училище. Сдав вступительные экзамены, в сентябре 1940 года мы были зачислены в Орловское танковое училище имени Фрунзе. В конце августа 1941 года нас выпустили лейтенантами и направили в Челябинск, в 30-й запасной танковый полк, готовивший командные кадры. При полку были организованы курсы усовершенствования командного состава, на которых я был назначен заместителем командира роты по технической части. Мы занимались преподаванием материальной части танка Т-34 и KB курсантам, из которых готовили механиков-водителей. Только в начале осени 1943 года мне удалось, используя протекцию генерала Афонина, вырваться из этого полка на фронт. В запасном танковом полку в ноябре мы получили новые танки ИС-1, прошли на них подготовку в полевых условиях, на полигоне, стрельбы и вождение, и в декабре мы отправились на фронт. Привезли нас под Тулу, в Тесницкие лагеря, где мы влились в состав 13-го отдельного гвардейского тяжелого танкового полка. Надо сказать, мне всегда везло на цифру «13». В полк я был зачислен 13 января 44-го года приказом номер 13.
Так вот я был назначен командиром танкового взвода — под моей командой был танк командира роты и два линейных танка. Во втором взводе нашей роты было два танка (в роте было 5 тяжелых танков ИС, а всего в полку 21 танк). В начале 1944 года наш полк направили на 2-й Украинский фронт. Поначалу мы стояли в обороне в районе населенного пункта Джурженцы, а на рассвете 15 февраля нас вывели на позиции у населенного пункта Лысянка. При передислокации мой танк подорвался на мине. Взрывом выбило первый каток, заклинило коробку передач. Однако, поскольку ленивец остался цел, мы сумели натянуть гусеницу и привести машину в назначенный район. Еще у одного танка моего взвода обнаружилась течь в редукторе (бортовые редукторы на ИС-1 были очень слабые и быстро выходили из строя). Таким образом, во взводе остался всего один боеспособный танк, а в роте — три. Полк, а вместе с ним и наша рота, разместился на лесистой возвышенности перед Лысянкой. С нее хорошо просматривалась окраина населенного пункта, находившегося примерно в полукилометре, и насыпь узкоколейной железной дороги, по которой вывозили сахар с сахарного завода на станцию Поташ. Она шла параллельно населенному пункту, и ее требовалось пересечь, чтобы добраться до городка. На следующее утро командир полка, получив задачу на атаку населенного пункта Лысянка, решил использовать первую роту, в которой все пять танков были исправны. Командовал ей капитан Гмирянский… Первая атака, которую мне пришлось видеть, оставила тяжелое впечатление. Тяжелое, потому что потом, имея определенный боевой опыт, я оценил действия командования полка как непродуманные. Без всякой разведки, без огневой поддержки рота была брошена на противника. Развернувшись в линию, пять танков пошли вперед, и когда они начали забираться на эту насыпь, немецкие зенитки, установленные на окраине Лысянка, уничтожили их буквально в течение несколько секунд. Некоторые танки продолжали катиться, пока не завязли в снегу, некоторые загорелись. Вся рота погибла… В 1974 году, когда отмечалось 30-летие освобождения района, мы поехали с ветеранами полка по местам боевой славы. Заехали в Лысянку, побывали на месте этого боя. Когда прошли чуть правее от места расположения нашего полка, то увидели небольшой овраг. Если бы была проведена разведка, наверное, можно было бы эту Лысянку обойти по низинке и зайти немцам в тыл. Кроме того, наши танки, оставшиеся в резерве, могли поддержать огнем атаку, но ни одному танку боевой задачи поставлено не было. Спрашивается, почему? Расчет был на то, что эти новые танки неуязвимы, что они могут пройти через любой огонь…
После этого наш полк отвели в резерв командования Вторым Украинским фронтом. Там мы, приводя себя в порядок, простояли до 5 марта, когда Вторая танковая армия в составе Второго украинского фронта была введена в прорыв. Началась Уманско-Боташанская операция. Стояла ранняя весна. Оттепель превратила все дороги в грязевые потоки. Мы погрузили на броню боеприпасы, прикрутили бочки с горючим на крылья танков, посадили по отделению автоматчиков и пошли на запад. Вообще, уже потом, воюя на ИС-2, мы всегда старались брать дополнительный боекомплект. Ведь в танке ИС-2 было всего 28 выстрелов, поэтому на пол клали еще выстрелов пятнадцать и столько же зарядов к ним, да и на броню несколько ящиков.
Не доходя до Умани километров тридцать, нам встретилась маленькая речушка Горный Тикич, к которой мы подошли в районе села Иваньки. Берега ее были непреодолимы для танков. Мост же, стоявший в этом селе, был пригоден разве что для телег, а не для сорокашеститонных машин. Полковые саперы обнаружили еще один мост ниже по течению реки, но он был заминирован, а они не брались за разминирование, ссылаясь на слабую подготовку. Тогда саперы из танкового корпуса, в который мы входили, начали усиливать мост в селе. Протрудились весь световой день и к вечеру доложили, что мост должен выдержать танк. Мой танк оказался первым у моста, так что опробовать их работу пришлось мне. Дойдя до середины моста, танк обвалил его левую сторону, перевернулся и упал в реку, уйдя под воду так, что на поверхности торчала лишь правая гусеница. Я сидел перед люком механика-водителя, освещая переноской дорогу (фары мы не включали, опасаясь налета немецкой авиации). Меня сбросило в воду, но я достаточно легко выбрался сначала на танк, а с него и на остатки моста, а экипаж остался в танке… Полк, переправившись в другом месте, ушел вперед, а я остался ждать эвакороту, чтобы вытащить
Вскоре нас погрузили в эшелон и направили опять в Тесницкие лагеря под Тулу. Там мы получили новые танки, ИС-2, со 122-мм пушкой. На этих танках мы поехали воевать на Второй Прибалтийский фронт, в Десятую гвардейскую армию, в качестве полка армейского подчинения. В составе фронта полк прошел от границ Калининской области, через Псковскую область и Латвию до Риги, а затем участвовал в окружении Курляндской группировки. Все лето 1944 года мы воевали на территории Латвии. Дорожная сеть в этой лесисто-болотистой местности развита слабо, и фактически мы воевали вдоль дорог, причем практически без поддержки пехоты. Тем не менее нам удавалось достаточно успешно продвигаться вперед. Запомнился такой эпизод, произошедший за городом Мадона. Полк двигался по асфальтовой дороге местного значения (после прохождения колонны танков от асфальта мало чего оставалось). Немцы на дороге устраивали завалы из елей, росших рядом с дорогой, а в крону упавшего дерева подкладывали противотанковые мины. Мой танк шел первым. Я, для того чтобы себя обезопасить, расстреливал кроны деревьев осколочными снарядами, а сам пускал танк по комлевой, голой части ствола. Так мы продвигались по этой дороге, когда впереди примерно в трехстах метрах я увидел, что дорога выходит из леса на Т-образный перекресток. Командир орудия Миша Козак, отличный стрелок, заметил какое-то шевеление в кустах, росших прямо возле перекрестка. Как потом оказалось, там была самоходная артиллерийская установка «Артштурм», которой, по-видимому, пришлось слегка развернуться, для того чтобы взять нас в прицел. В нашем орудии был заряжен осколочно-фугасный снаряд, и нам ничего не оставалось, как выстрелить им. Самоходка загорелась с первого же выстрела! Выйдя на перекресток, я повернул влево. Механик-водитель шедшего за мной танка не справился с управлением, танк завалился в овраг, который был с правой стороны от дороги, и застрял. Я вылез из машины, оставив командиром механика-водителя, а сам пошел посмотреть и организовать его вытаскивание. Подойдя к танку, я дал команду экипажу третьей машины сделать связку тросов, зацепить танк и вытянуть его задним ходом. В это время прибежал заряжающий с криком: «Танки!!!» Я приказал экипажам двух машин заниматься эвакуацией, а сам побежал к машине, сел и дал команду выдвинуться вперед на поворот дороги. Выйдя на его середину, я увидел, что метрах в восьмистах навстречу мне движется колонна противника. Виден был только передний танк, остальные были закрыты пылью. Командир орудия первым же осколочным снарядом этот танк сжег. Заряжающий начал открывать замок, чтобы произвести второй выстрел, — замок не открывается. Оказалось, что наводчик положил пулеметный диск на казенник орудия, наверно, решив сменить диск. Когда орудие после выстрела откатилось назад, магазин упал на штоки откатника, а когда орудие пошло вперед, оно сдавило этот магазин. Полного наката не получилось, гильза не экстрагировалась. Начали ковыряться, пытаясь вытащить покореженный диск, а в это время немецкие танки, которые шли в колонне, вышли из-за подбитого танка и начали вести огонь по нас. Я приказал механику-водителю сдать назад, и мы отошли на перекресток. Немцы вперед не пошли. Пока продолжалась эта дуэль, третий танк вытянул застрявшую машину и волоком (видимо, у нее заклинило гусеницу) тащил ее к перекрестку. Откуда-то сбоку, очевидно фаустпатроном, ударили по буксировавшему танку, и он вспыхнул. Смотрю, из открытого люка башни никто не показывается. Я подбежал, и только хотел заглянуть внутрь танка, как оттуда вырвался столб пламени, а вместе с ним выскочил горящий человек. Оказалось, это механик-водитель. Я с него содрал шлемофон и комбинезон, лохмотья которого горели, показал ему, в каком направлении бежать. Вот так в коротком бою мы потеряли танк лейтенанта Кобардина…
В ноября месяце нас опять погрузили в эшелон и отправили в те же самые Тесницкие лагеря. Там опять получили танки ИС-2, назначили меня командиром роты, и полк направился на Сандомирский плацдарм, где вошел в состав четвертой танковой армии. Прибыли мы туда 12 декабря 1944 года, а через месяц началось наступление. Наш полк по-ротно придавался то десятому добровольческому танковому корпусу, то шестому механизированному корпусу. Наступление велось настолько стремительными темпами, что мы входили в города, где еще горел свет, работали рестораны, магазины. Быстро шли…
На территории Польши я был ранен. Получилось вот что. Мы двигались ночью. Моя четвертая рота шла в хвосте колонны полка. Прошли какую-то польскую деревню, сейчас уже не помню ее названия, в которой отдыхал передовой отряд наших войск. По-моему, они даже не проснулись. За деревней командир полка приказал остановиться, рассредоточиться, организовать охранение и ждать приказа, а также машин с горючим и боеприпасами. Вдруг в этом населенном пункте началась стрельба, сразу загорелось несколько домов. Оказалось, что вслед за нами шла немецкая колонна, которая вступила в бой с этим отрядом, расположившимся на отдых. Командир полка приказал моей роте развернуться и провести разведку. Я двумя машинами выдвинулся вперед к деревне, а остальные машины оставил на обратном скате холма, приказав следить за эфиром и в случае необходимости поддержать меня огнем. Вдруг из деревни вырывается немецкий танк, облепленный человеческими фигурами так, что башни вообще не видно было. Он был как ежик! Я говорю командиру орудия: «Видишь цель?» — «Нет, не вижу». — «Давай, крути башню влево». А танк уже уходит. Все-таки наводчик заметил этот танк и осколочным снарядом вложил. Танк он не подбил, но удирал он уже совершенно голый, вся эта людская масса была сметена взрывом. Я начал продвигаться дальше. Поскольку в панораму ничего видно не было, то я высунулся из люка и, прикрываясь его створкой, смотрел вперед. В какой-то момент мне потребовалось спуститься в башню, для того чтобы переключить связь с внешней на внутреннюю. Как только я опустился, что-то ударило меня по голове. Из глаз посыпались искры, мне показалось, что танк горит. Я вывалился на крышу башни. Смотрю, ничего не горит, и полез обратно. Оказалось, что болванка попала в переднюю створку люка, разбила его, и осколки, пробив танкошлем, ранили меня. Задержись я еще на одну-две секунды, и снесло бы мне голову. Медицинским пакетом меня перевязали, а утром в медпункте мне прочистили рану.
Еще такой случай запомнился. В составе передового отряда шестого механизированного корпуса мы вышли к реке Чарна Нида. Подошли к мосту, что располагался около мельницы. Мост оказался слабеньким, и наши разведчики пошли вверх по течению в поисках брода, а мы рассредоточились, спрятав танки за каменным забором. Дело было к концу дня, когда на высотке в нашем тылу мы заметили появление то ли бронетранспортера, то ли танка. Стрелять по нему мы не стали — далеко. Видимо, не обнаружив нас, разведывательная машина, а это была именно она, дала команду колонне немецких танков и бронетранспортеров двигаться вперед. Когда первая машина уткнулась в мост, мы открыли огонь из засады. Это было побоище. Немцы не успели сделать ни одного выстрела! Через несколько минут на дороге горело два десятка костров…