Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта
Шрифт:
2-му взводу доставалось сильнее — душары их побольше трепали. Этим ребятам доставалось не дай бог! Полтора года они прожили без света, по месяцу могли не спускаться в баню: если спуститься в баню, то на день на посту оставалось всего четыре человека. А разведка у врага была отлажена прекрасно — они ведь были дома и прекрасно знали обо всех наших передвижениях.
Неподалеку от нас, в кишлаке, стоял афганский ХАД [2] . Наши офицеры дружили с афганскими военными, иногда заходили в гости, отмечали праздники. Хадовцы помогали им доставать водку и пили вместе с ними. Когда афганцы идут
2
Хадамат-э Амниййат-э Давлати — Служба государственной безопасности Демократической Республики Афганистан.
Когда мы засекали точку, с которой пошли пуски по Кабулу, мы эти места обрабатывали — могла выдвинуться «бээмпэшка». Пусковые установки у душманов все были мобильные — как правило, в кузове пикапа устанавливались 3–4 направляющих для эрэсов. Сделав пуск, машина сразу же уезжала, так же стреляли и по нам.
Однажды ребята из разведвзвода по информации о подходе каравана, полученной от ХАД, вышли в засаду и расстреляли колонну душар. Сперва уничтожили шедших спереди и позади, а потом подавили сосредоточенным огнем сопротивление остальных, у нас тоже ранило одного парня. На примере этой группы душманов я впервые увидел, сколько там «левых ребяток», которые родом были явно не из Афганистана. Тогда, в 1985-м, в Кабуле можно было встретить множество иностранцев непонятного происхождения, не знавших ни местного фарси, ни пушту, а понимавших лишь английский, многие из них были иностранными наемниками.
Про бои я могу рассказать немного, так как мало в чем участвовал, постоянно выходили на задания наш разведвзвод, спецы, санинструктор. Санинструктора снимали ротного, который был первым человеком, у нас взводного не было, взводные санинструкторы вообще были только у разведчиков и спецов, ходивших отдельными взводами — агээсники, минометчики.
Позиции 2-го взвода пару раз штурмовались душарами. Но, видимо, им давали ошибочную информацию, потому что они поднимались на полгорки и, натолкнувшись на сильный огонь, отходили обратно.
Хадовец рассказывал нам о том, что в кишлаке у подножия гор жили местные парни, которые из винтовки со ста метров попадали в монетку. Они очень бережно относились к оружию и боеприпасам, ведь все это они носили на плечах. Это у нас: приехали несколько машин и привезли боеприпасов, только на нашей заставе лежало несколько десятков ящиков с боеприпасами, из них тонн тринадцать 120-мм снарядов к «Нонам», страшно представить, что произошло бы, попади «эрэска» туда.
Под прямой обстрел эрэсами наша застава попадала пару раз. К счастью, стрелял враг не очень точно — большинство снарядов разорвалось у подножия горы, а так больше доставалось пустому кишлаку, а не нам.
В 1985–1987 годах все шло к тому, что особенно крупных операций проводилось не так много, как вначале. Только в 85-м мимо нас проходила по трассе Кабул — Гардез на боевое задание колонна в 120–130 машин боевой техники, не говоря об автомашинах с мотострелками, эта колонна проходила около часа. Тогда выступали почти до пакистанского Пешавара. Скорость движения колонны была максимум 30 километров в час: впереди колонны всегда шел танк-тральщик или БТС (бронетранспортер саперный), потому что мины-«итальянки» могла обнаружить только собака, а времени на разминирование собаками не было.
Довелось мне и увидеть,
Как-то мы стояли на разводе, и вдруг в нескольких сотнях метров от нас упал реактивный снаряд, так офицер упал, словно в мультфильме, — сперва упал он, а затем на его голову упала его же каска, вот как бывало страшно. Даже когда снаряды рвались километрах в полутора, то все равно думалось, что вдруг душманы сделают поправку и засадят РС прямо в наш склад боеприпасов, и нашей горки не станет — инстинкт самосохранения работал всегда.
Меньше начали бояться где-то с середины службы, когда пообвыклись, тогда мы стали наглее, на многое было начихать.
Я всегда вспоминаю «бачат» — детишек из соседних кишлаков, неплохо разговаривавших по-русски, одному из них было лет 12. Они все кричали: «В Союз! В Москву! Учиться!» — у них было такое желание учиться, такая тяга к жизни. В первые годы войны погибло немало мирных жителей, я этого не видел, но понимал, что когда складывается ситуация, при которой выбор стоит между тобой и между тем же самым бачой, то в любом случае выбор падет на бачу, а не на меня. Я рад, что не видел крови. Тяжело было смотреть на ребят, приходивших с густыми бородами, голодными и оборванными после полуторамесячных рейдов по горам.
Я поначалу не знал, какую опасность представляют ядовитые пауки фаланги и скорпионы, которых повсюду было полно. Я увидел фалангу и, потянувшись к ней, спросил у товарища, что это за паук, тот вовремя остановил меня, сказав, что у них сейчас как раз брачный сезон, когда они наиболее ядовиты, и если я возьму в руку этого паучка, то меня уже не откачают, а противоядия нет.
Однажды Ваня Василенко, водитель нашего «ГАЗ-66», приехал на заставу и молча шел, держа руки перед собой так, будто бы в них по-прежнему была баранка. Оказалось, что, когда он ехал к нам по горному серпантину, по машине душары выстрелили из «зеленки» из гранатомета, но промахнулись, и граната взорвалась в скале. Когда парень остановился в расположении части, бойцы еле оторвали от руля его занемевшие руки.
— Вши были?
— Да. Я в первый раз в жизни увидел их там. На два холодных зимних месяца нам привозили зимние кальсоны. Мы стояли на высоте 1500, и было еще терпимо, а вот ребята, стоявшие на высотах под 3000 метров, ночами сильно страдали от холода. Так вот, я надел зимнее белье, и скоро у меня что-то зачесалось под мышкой. Так я проходил два дня, пока не подошел к нашему санинструктору Коле. Тот сразу засмеялся и сказал: «Снимай!» Коля развернул швы и показал мне поселившуюся там живность.
Я уже говорил, что в сравнении с большинством ребят мы жили шикарно: со стоявшего вплотную к заставе брошенного кишлака мы протянули себе электричество, у нас был утюг, которым мы и проглаживали от вшей одежду.
— Что можете сказать об отношениях с местным населением?
— В одном из кишлаков жил старейшина, как его звали, я не помню, помню лишь, что обращались к нему «Бо-Бо» — так обращаются там к уважаемым старым людям. Так ему было 89 лет, а по горам он бегал быстрее нас, молодых. Бо-Бо заведовал в кишлаке дизельным генератором, который давал электричество для качавших воду насосов. У нас с водой проблем не было — стояла бочка, которую пополняли привозившейся из Кабула водой.