Я дружу с Бабой-Ягой
Шрифт:
Вода не поступала.
— Чего они там? — заволновался Ухарь.
— Ямку, наверно, ищут.
Ко мне подрулила Шкилдесса, и я опустился на корточки, поглаживая ее. Кошка была не чисто белой, а чуть пепельной, с несколькими угольными подпалинами, как будто однажды прыгнула сквозь огненный обруч. Главное пятно сидело на голове, кособоко, словно берет, охватив правое ухо и глаз. Окоем этого глаза был темным, а другого — бледно-розовым, и при глобусно круглой голове это как бы означало, что там ночь, а тут день.
— Твоя? — спросил Ухарь.
— Моя.
— Как звать?
—
— Хм!.. Пакостливая, небось?
— Не-ет, — протянул я. — Наоборот, она, например, когда пить хочет, прыгает на раковину и мяукает, чтобы кран открыли, и подставляет язык, как ладошку. И в бильярд умеет играть, в маленький, с железными шариками, — все разгонит по лузам и даже назад пробует вытащить, но пока не получается. Ей бы пальцы вместо когтей! — говорил я радостно, гладя и гладя кошку, словно ей самой все это рассказывал, а потом поднял голову — слушает ли Ухарь. Он не только слушал, но и глядел на нас, приоткрыв рот, что означало почти улыбку. — А спит она в картонной коробке, у батареи, — продолжил я. — Как мы ее котенком положили туда, так и спит. Уже тесно, уже вон какая дуреха, а привыкла. Издали видно— если коробка расперта, значит, там Шкилдесса!.. И драчливая! Однажды мне чуть глаз не выкусила! Лежали мы на кровати и смотрели друг на друга. Я прищурился и давай вращать глазами, а она вдруг — прыг! Я аж на пол слетел! Думала, наверное, что мыши! Веко поцарапала!
— Да-a, артистка! — заключил Ухарь. — У нас дома тоже кошка есть, но дура дурой!
— А что такое «локшадин»? — спросил я.
— Это Рэкс изобрел.
— А как Рэкса звать?
— Рэкса?.. Женька, — не сразу припомнил Ухарь. — Но для нас он всю жизнь Рэкс. Мы ведь не обманули старика, Рэкс — это действительно его фамилия.
— Странная. А как нам его звать?
— Тоже Рэксом.
— А он не того?..
— Не должен. Фамилия же. Конечно, собачкой тут попахивает, но ведь Пушкин тоже пахнет пушкой, а Гоголь — вообще смех, если вдуматься, а привыкли. Кстати, Рэкс по-латыни — король, так что ничего смертельного.
— Тогда, может, Королем и звать? — не унимался я.
— Ну, какой он король, он Рэкс.
— А тебя как звать?
— Ухарь.
— А по-настоящему?
— Олег.
— А мы как должны звать?
— Ухарем, наверно.
— А ты не того?..
— Не должен.
— А может, Олегом лучше?
— Да зови хоть горшком, только в печку не ставь!
— А как тебе приятнее?
— Хм! — усмехнулся Олег. — Мне приятнее, когда меня оставляют в покое. Я не сейчас имею в виду, а вообще. О, наконец-то! — воскликнул он.
На откосе появилось первое-ведро.
Бак был здоровым, по плечи Олегу, с танковым люком и с двумя кранами: один у самого днища, а второй чуть выше. Отвинтив нижний, Олег лил воду сперва так, чтобы смыть главную грязь — и правда, потекла темная жижа, — потом закрутил его и открыл второй, сказав, что будет наполнять бак до тех пор, пока не побежит из этого, верхнего крана.
И ведра пошли, поехали как по щучьему велению.
Из задней двери камбуза вышел Давлет, покружил вокруг колесной электростанции, которую привезли вчера, так как прокладка ЛЭП затягивалась, и крикнул нам:
— Ну, пустили
— Пустили, — ответил Олег, натужно перебирая веревку — ему досталась самая тяжелая точка.
— Прекрасно! — и Давлет исчез.
Передав Димке пустое ведро и подхватив полуна-полненное, я семенил к подмостям, когда Шкилдесса, с фырканьем вылетев из кустов, бешено взметнулась на столб под самый настил, треугольно взъерошив спину и утробно урча. Кого-то испугалась.
Я глянул подальше и вдруг прямо, метрах в десяти, увидел в траве черную собаку, которая, вывалив на сторону парной язык, то приседала нетерпеливо, то вскакивала, ища пропавшую кошку. Поймав мой взгляд, она со сдержанной досадой гавкнула и бочком-бочком отступила к кустам. А там, почти слившись с зеленью, стоял высокий и тощий мужчина. Приподняв кепку, он почесывал мизинцем макушку и, щурясь, озадаченно изучал камбуз, точно давно не ел и теперь прикидывает, как бы поесть.
Я так и застыл, согнувшись и не смея опустить ведро на землю. Перед глазами что-то мелькнуло.
— Лей! — сказал Олег.
— Бич! — прохрипел я, кивая в лес.
Ухарь живо обернулся, прячась, как от выстрела, за бак, и тут же, пронзительно-коротко свистнув два раза подряд, быстро спустился по лестнице. Вдоль цепной водокачки прозвенели брошенные ведра, и Митька с Рэксом, которым был, видно, понятен этот сигнал, мигом очутились у подмостей. Димка — тоже. Не сводя взгляда с мужика, Ухарь шепнул углами губ:
— Тихо, парни! Пошли!
И мы впятером направились в осинник.
Пес зарычал и кинулся было на нас, но, пораженный нашей невозмутимостью, отпрянул и, скуля, улепетнул за хозяина. А тот не спеша надел кепку и приветливо-невинно сморщил нам навстречу свою небритую и худую физиономию. Ни ружья, ни топора при нем не замечалось, одна лишь котомка в опущенной руке.
Метрах в трех мы остановились.
— Вы кто? — спросил Ухарь.
— Я, тых-тых-тых, человек.
— Пройдемте с нами.
— Тых-ты-тых-куда? — прокудахтал незнакомец, напрягая шею и губы и даже кособоча при этом голову,— Я лучше, тых-тых-тых, обойду вас!
— Надо было раньше обходить! А теперь мы обойдем вас и проводим к своему начальнику.
Ухарь мотнул нам головой, и мы подковой обступили пришельца с тыла, оставив свободным путь к камбузу. Но это не произвело на чужака особого впечатления. Обернувшись к нам, он собрался было снова пуститься в объяснения, но Ухарь вдруг расстегнул морской ремень, обмотнул его вокруг правой руки, а в левой занянчил тяжелую пряжку. То же самое сделали и мы. Какое-то время поразмыслив, дядька заикасто просифонил:
— Н-н-ну, пошли!
И покорно двинулся к камбузу, кинув за плечо котомку. Пес, путаясь в его ногах, лаял на триста шестьдесят градусов, как в круговой обороне. Пропустив пленника в заднюю дверь, мы ввалились следом и, миновав всякие полутемные кухонные закутки и зигзаги, вышли в яркий, с трех сторон застекленный зал под желтой, в отличие от хозкорпуса, пластиковой крышей. У парадных дверей Филипп Андреевич что-то обсуждал с плотниками, поглаживая березу, которая проходила прямо сквозь настил лестничной площадки. Увидев нас, он сбился и тревожно спросил: