Шрифт:
Глава 1
Глава первая, в которой я умираю в своем старом мире обычным физруком, возрождаюсь в новом мире цельным профессором и имею весьма содержательную беседу с директором!
– Толя, давай, тяни.
– Не возражаю.
– Ну, вздрогнули.
– Первый пошел!
Такой обстоятельный и плодотворный диалог у нас происходил с Виктором Андреевичем, учителем трудов и черчения, далеко не в первый раз. Постоянным было одно - место встречи. Которое изменить было нельзя. Скрытое деревянной ширмой от основного класса, и представляющее собой подсобку для хранения
Вот и сейчас, пользуясь выпавшей оказией, мы с Андреичем весьма вольготно расположились на двух стульях от парт, поставив меж собой деревянный ящик от щеток для металла, заставленный закуской, и наслаждались компанией друг друга и благородным напитком водкой.
Я опрокинул стаканчик, блажено зажмурился, взял с импровизированного столика кусочек ржаного хлеба, щедро намазанный плавленным сыром, положил сверху шпротину, посыпал нарезанным лучком и оправил вслед за водкой. С наслаждением зажевал и аж пустил слюну. Вкуснота!
– Теплая, зараза, - чуть поморщился Виктор Андреич, закусывая ломтиком соленого огурца.
– Середина сентября, а теплынь стоит, не передать.
– Нормалек, - флегматично отозвался я, подставляя стаканчик.
– Начисляй, Андреич.
– Принимай.
Сказано - сделано. Выпив по второй, мы пришли в еще более благостное расположение духа и заговорили о политике.
– Ты за кого хоть голосовал на последних выборах?
– Виктор Андреич, в сером костюме и круглых очках, благородной лысиной и оставшимися седыми волосами напоминая вождя мирового пролетариата, отрезал кругляш варенки.
– За Жирика.
Я бросил в рот кусок колбасы, а Андреич от изумления аж закашлялся. Пришлось приложить свой твердый кулак к его сухопарой спине. Он с натугой выдавил:
– Так он же помер!
Я назидательно ткнул в него пальцем.
– Но дело его живёт! За то и выпьем. Начисляй.
– За такое и не грех, Толян.
Мы впили и по третьей. А что? Имеем право. Как ни крути, мы чуть ли не единственные мужики в нашей школе. На том и стоим. Вот прежняя директриса это отлично понимала. С уважением относилась. И к Андреичу, и ко мне. Я, бывало, даже подменял историчку. Язык у меня был подвешен. А книг я прочел не меньше, чем выпил за свою жизнь. Вот с новой главой школы у меня отношения не ладились. Даниловна то была теткой старой закалки. Пока не покинула нас, уйдя не в мир иной, но на пенсион. Новая директриса, поднявшись из простой географички, перескочив завуча, до главы школы, достоинствами старой похвастать не могла. Молодая была ишо. Особливо по сравнению с такими матерыми зубами как мы с Витьком. И взгляды на жизнь, а так же планы, имела уж больно современные, куда такие динозавры, как мы, явно не вписывались
Был в нашем коллективе еще один мужик. Андрей Николаевич, преподаватель информатики и ОБЖ. Но с нами он не пил. Нет, не потому, что был непьющим или считал ниже своего достоинства. Просто предпочитал бухать дома в одиночку. Тоже жизненная позиция, заслуживающая уважения.
И тут в дощатую дверь
– Кого там принесло?
– обманчиво мягким голосом (под который было немало сломано деревянных указок, выструганных в стенах этого класса, о спины самых непонимающих и непослушных) поинтересовался Виктор Андреич, на всякий случай пряча початую бутылку водки за ящик. Я же принял самый независимый вид и подвернул рукава спортивной куртки.
В приоткрывшуюся дверь просунулась коротко стриженная голова упитанного бузивка лет пятнадцати. А следом проникла и его рослая туша, облачная в черный спортивный костюм.
– Анатолий Александрович, я к вам, - просительно затянул малец.
– Извините за опоздание...
– Хорошо ты их выдрессировал, - одобрительно крякнул трудовик, возвращая бутылку на ящик.
Я смерил мявшегося в дверях ученика грозным непрощающим взглядом.
– Бочка, урок уже десять минут идет, - недовольно пробурчал я, кладя на ломоть хлеба кругляш колбасы и дольку свежего помидора.
– Ты какого лешего опаздываешь?
– Задержался в туалете, - потупился он.
Я не донёс до рта стаканчик с водкой и перевёл гневный взор на ноги школьника, обутые в кроссовки размера эдак сорок четвертого.
– А где твои кеды? Где сменка?!
– загромыхал я негодующе.
– Забыл...
– Забыл?! И еще в спортзал просишься? На улице шарахался, в туалете был, говно топтал, и теперь хочешь в своих кирзачах в спортзал завалиться?!
Бочка несколько раз поменялся в румянном лице, покуда я разражался гневной тирадой. Я опрокинул таки стопку и, не закусывая, рявкнул:
– Пошел вон и без сменной обуви не возвращайся!
Пацана как ветром сдуло. Андреич уважительно хмыкнул и заглотнул свою порцию.
– Уважаю, Толя. Никому спуску не даешь. Даже Танька не рискует с тобой лишний раз связываться. А меня зачастую поедом ест!
Я закусил сооруженным бутером и, жуя, снисходительно пояснил:
– Витя, ты ж, бывает, за один урок можешь одному и тому же человеку сразу четыре оценки поставить. Причем две из них будут двойками, а две пятерками!
Андреич скромно потупился и потянулся за стремительно пустеющей бутылкой. Я добродушно засмеялся. И тут же понял, что сделал это зря. Кусок колбасы определенно пошел не в то горло. Я закашлялся сильнее, поднялся со стула и замер, хватая раскрытым ртом воздух, которого так стало не хватать моим легким. Я силится вдохнуть, но не мог! Твою мать!
– Толя, Толя, ты чего?
– обеспокоенный Андреич поднялся вслед за мной.
– Подавился что ли?
Я снова разразился надрывным кашлем, чувствуя как начинает багроветь горящее от жара лицо, а глаза туманиться. Я судорожно вцепился в заваленный всякой всячиной металлический стеллаж, вздрагивая всем телом, хрипя и не в силах выдавить ни слова. Мои ноги начали подкашиваться, а в глазах еще сильнее темнеть. Мир вокруг меня вместе с подскочившим ко мне трудовиком стал растворяться. А ведь только на той неделе стукнуло пятьдесят, успел подумать я, прежде чем отключился.