Я — Господь Бог
Шрифт:
— Заткнись, дерьмо!
Уэстлейк прервал его хныканье. Ярость и любопытство позволили ему сохранить остатки гордости.
— Кто ты такой, недоносок?
Парень, который был солдатом, молча посмотрел на него.
Самолеты прилетят оттуда…
И назвал себя.
Шериф вытаращил глаза:
— Этого не может быть. Ты мертв.
Он щелкнул зажигалкой. Мужчины в ужасе уставились на него. Он улыбнулся и впервые остался доволен тем, что вместо улыбки у него выходит гримаса.
— Нет, сволочи. Это выпокойники.
Небрежным
Нет, они обойдутся без гула самолета.
Раздался только металлический звон от удара об пол. И тут же яркая вспышка, и длинный язык пламени, танцуя, побежал вперед, пока не охватил их и не поверг в преддверие грядущего ада.
Он стоял и слушал, как они вопят, смотрел, как корчатся и горят, пока в комнате не запахло паленой кожей. Он вздохнул полной грудью, радуясь, что теперь это не его кожа.
Потом открыл дверь и вышел на улицу. И спокойно отправился своим путем, оставляя за плечами дом и слушая вопли, которые провожали его, пока он удалялся, словно благословение.
Спустя некоторое время крики прекратились, и он понял, что пленение шерифа Дуэйна Уэстлейка и его помощника Уилла Фэрленда завершилось.
Очень много лет спустя
Глава 7
Джереми Кортезе смотрел на удалявшуюся темную БМВ с тайным желанием, чтобы она взорвалась. Он не сомневался, что мир нисколько не пожалеет, если останется без тех, кто сидит в этой машине, — за исключением водителя.
— Пошли в задницу, идиоты!
Пожелав им именно так использовать спутниковую навигацию, он убедился, что машина исчезла в транспортном потоке, и вернулся в одну из двух бытовок, которые на деле представляли собой жестяные коробки, стоявшие на колесах возле ограждения строительной площадки.
Удержался от желания закурить.
Только что закончившееся техническое совещание доставило немало неприятностей. Настроение, и без того отвратительное, с самого утра стало еще хуже, хотя и не только по этой причине.
Накануне вечером он ходил в Мэдисон-Сквер-Гарден, смотрел, как бездарно проигрывали «Никс» далласским «Маверикс». Ушел оттуда расстроенный и потому снова и снова задавался вопросом, зачем же все-таки он с таким упорством продолжает посещать этот храм спорта.
Он давно уже перестал болеть за любимую команду, радоваться праздничной атмосфере на стадионе и испытывать привычное волнение. Выигрывает его команда или нет, дома он так или иначе оказывался все с теми же старыми мыслями.
И один.
Выуживать воспоминания — малоприятное занятие. Что бы ни происходило с тобой в жизни, в любом случае вспоминать нет смысла. Хорошие воспоминания не поймать, а плохие не убить. И казалось, вдыхаешь какой-то дурной воздух, от которого вот-вот задохнешься, и во рту остается отвратительный вкус.
Однако он все время возвращался к прошлому, побуждаемый
Все чаще во время матча он оглядывал трибуны вокруг, пока со временем окончательно не утратил всякий интерес к тому, что происходит на площадке, где носятся парни в цветных спортивных формах.
С жалким пакетиком попкорна в руках смотрел он, как и родители и дети приходят в восторг от данка Айронса или от тройной угрозы Джонса, как дружно орут вместе со всеми болельщиками, скандируя: «Защита! Защита! Защита!», когда нападает команда противника.
Бывало, и он вел себя так же, когда ходил на эти матчи вместе со своими детьми и чувствовал, что кое-что значит для них. Но вчера он понял, что заблуждался, а истина заключалась в том, что это они составляли все в его жизни.
Когда кто-то из команды «Никс» забросил мяч с трех метров, он тоже в восторге вскочил по инерции вместе с толпой совершенно незнакомых людей и старался справиться в этот момент с чем-то, что навертывалось на глаза.
Потом опустился на свое место. Справа от него никто не сидел, а слева переглядывались парень с девушкой и, казалось, спрашивали себя, почему они тут, а не развлекаются где-нибудь в постели.
Когда он ходил в Мэдисон со своими детьми, то всегда садился между ними. Джон, младший, обычно сидел справа и с одинаковым интересом следил как за игрой, так и за проходившими мимо продавцами напитков, сахарной ваты и прочих вкусностей.
Джереми нередко сравнивал сына с топкой, способной поглощать хот-доги и попкорн, словно старый паровоз, работающий на угле. Он не раз думал, что этого ребенка нисколько не интересует баскетбол и радость от пребывания на стадионе ему доставляет только проявляющаяся там отцовская щедрость.
Сэм, старший, больше походивший на него и обликом, и характером и обещавший вскоре перегнать в росте, напротив, с увлечением следил за игрой. И хотя они никогда не говорили об этом, он знал, что сын мечтает стать звездой НБА. К сожалению, Джереми был убежден, что мечта эта несбыточна. Сэм унаследовал его сложение, комплекцию, которая со временем обретет тенденцию скорее расширяться, чем удлиняться, и неважно, что мальчик играет в школьной команде. Когда же они играли вдвоем у корзины за домом, он всегда побеждал сына.
Потом случилось то, что случилось. Вообще-то он не ощущал за собой никакой вины.
Просто начался демонтаж.
Они с Дженни, его женой, стали все меньше разговаривать и все больше ссориться. Потом ссоры закончились, осталось молчание. Без всякой причины они вдруг стали чужими людьми. На том демонтаж закончился, и у них не хватило сил начать строительство заново.
После развода Дженни сблизилась с родителями и теперь жила с детьми в Квинсе. Отношения остались, в общем, хорошие, и, несмотря на решение суда, она позволяла ему видеться с детьми сколько угодно. Только Джереми не всегда мог это делать, и постепенно получилось так, что мальчики встречались с ним все реже и все менее радостно. Они редко стали бывать где-то вместе, а походы на стадион и вовсе прекратились.