Я, Хобо: Времена Смерти
Шрифт:
– Направо. В тот коридор, сэр.
– Квартира оборудована капитанским постом?
Мьюком догадался, что землянин имеет, так сказать, в виду.
– Да, сэр. Оборудована.
– Вы живёте в невесомости?
– Нет, сэр. Мы стараемся спать под тягой. Места хватает.
– Понятно. Место есть, вижу… Но остальное… Дефицит… так сказать… дефицит всего у вас серьёзный, Пол.
– Так точно, сэр. Но Земля с нами. Вы уже здесь.
– Безусловно. Ага… Здесь был пожар?
– Полгода назад. Замыкание, запылённость.
–
– Тогда не было. Ожоги второй степени, отравление. Оба выжили.
– Отрадно. Авария?
– Износ оборудования, сэр. В лифт, прошу вас.
– Как вообще с потерями?
– Хорошо, сэр. Действительно, хорошо. Один и четыре в год рабочие потери средняя цифра. ("Эх, Стада, эх, Лодия!…") Общественных конфликтов с летальным исходом до сих пор удавалось избегать. Один суицид в месяц.
– Только один? Отрадно.
Сука атмосферная, подумал Мьюком. Привёз ли ты хоть одну мощную электронную машину? НА хрен нам тут твои сто тысяч тонн, если они пустые?
Женщина Дейнеко вызвала лифт. Они подождали полминуты. Двери кабины разошлись, и выяснилось, что кабина занята. По колено забита пятилетней малышнёй из детсадика - весь выводок пятой кладки, разрешившейся всего неделю назад. Все как один, мальки держали в кулачках ободранные пятнистые бананы, кусали их и жевали. Учитель Канопус Ка-широв водил детей на утренник в парк. Дейнеко обернулась вопросительно.
– Мы подождём!
– громко сказал Романов.
– Здравствуйте, дети! Здравствуйте, господин учитель!
Продолжая кусать и глотать, девственята загомонили в смысле "дядя, ты кто, а ты, тётя, кто?". Канопус, сам космач не старый, с открытым ртом взирал на Дейнеко. Банана у него не было, но женщина-кошка вполне могла бы заменить ему банан, судя по выражению всего его облика.
– Учитель Каширов!
– позвал Мьюком поспешно. Канопус с трудом сориентировался на поданный мэром пеленг.
– Езжайте, господин Каширов. Езжайте давайте. И лифт пришлите обратно.
Канопус закрыл рот, козырнул и закрыл кабину. Крайнее, что мелькнуло в щели сходящихся створок - глаз Каширова, неотрывный от земной женщины-кошки. Лифт уехал.
– Несколько минут придётся ждать, - предупредил Мьюком сокрушённо.
– Но пешком идти долго.
– И грязно. Но про грязь он промолчал. Зачем промолчал? Но промолчал. Ну, разозлился Мьюком окончательно, промолчал и промолчал!
– Мы располагаем ими, - сказал землянин, взглянувши, впрочем, на таймер.
На поясе Мьюкома запищала трубка. Мьюком извинился, надел наушник и ответил. Звонил Пулеми по служебному каналу.
– Пол. Они отстыковались от меня и идут к землянину. Грузиться будут с него. Трюм подготовлен тонн на тридцать-тридцать шесть всего груза. По спецификациям определить не могу, чтС собираются везти. Ты там с ними?
– Да. Хорошо, понял тебя. Флаг, - сказал Мьюком и отключился.
– Вероятно, вам сообщили… Грузовоз ушёл к моему кораблю, - сказал
– Совершенно верно, Ваше Превосходительство.
– Так и должно быть. Не беспокойтесь за свой грузовоз, Пол. И извините меня… но… э-э… больше не могу терпеть.
– Романов порылся в кармане, извлёк респиратор и надел его на лицо.
– Никак не привыкну. Так сказать: к запаху.
– Пожалуйста, пожалуйста, сэр.
– Как часто пополняете вы цикл?
– из-за маски спросил Романов.
– Недостаточно часто, сэр. У меня всего одна кислородная пушка над Тройкой. Пятьдесят тысяч килограммов твердыша в сутки, но у меня всего один грузовоз на кислороде постоянно. К концу текущего года я рассчитываю всё-таки запустить конвейер по напылению личных фильтров.
– Витамины? Вода?
– С витаминами хорошо. Бананы, как вы видели, яблоки, томаты. Орехи. Достаточное количество. Патока хорошо идёт. Вода - четыре с половиной литра в сутки на человека.
– Хорошо.
– А всего грузовозов три?
– Совершенно верно, Ваше Превосходительство. С чудом найденным "Нелюбовым" - три. Хотя "Нелюбов" не грузовоз. Но мы его используем.
Дейнеко сказала:
– Мэр, ваш телевизионщик. Я нервничаю.
Мьюком обернулся не быстро, но успел заметить спрятавшегося за поворот Плодкина.
– Плодкин!
– крикнул он.
– Прекрати!
Плодкин, высоко улыбаясь, вышел на вид, преувеличенно кивнул, поклонился, широким жестом выключил камеру и сгинул.
– Журналистика, - скорбно сказал Мьюком.
– Простите, сэр.
Романов отмахнулся.
– Это везде одно и то же. Где же… лифт, Пол? Почему он не оборудован индикатором положения? Или я не вижу?
– Пожар, сэр. Здесь меняли переборки и решётки шахты целыми секциями. Индикаторной панели, видимо, просто не нашлось на складе. Но я слышу, лифт на подходе.
– Вы не очень-то любите нас… Так сказать, высокомерных и капризных землян?
– вдруг спросил Романов.
– Со всем уважением, Ваше Превосходительство, но я не понимаю вас, - сказал Мьюком. Слова были давно подобраны и лежали наготове. Вопрос его не удивил. Он ждал его.
– Я люблю Землю. Как и все мы. Я мечтаю вернуться. Как и все мы. Я делаю мою работу для Земли и во имя её, и во славу Императора. Со всем почтением, сэр, но ваш вопрос пахнет дурно… сэр. Простите, сэр.
– Да, возможно, пахнет… дурно, - согласился землянин. У глаз его, под рыжеватыми густыми бровями, твердели и расслаблялись морщинки. Дьявольскую проницательность выражали глаза, морщинки и брови сенатора над кабаньим рылом респиратора. И Мьюком ощущал, что как бы весь он, Мьюком, словно на ладони у сенатора Ермака Романова, понятный и прозрачный от до, отсюда сюда, сверху донизу, весь. Землянин понизил голос: - Мисс Дейнеко, свяжитесь с "Черняковым"… затребуйте ситуацию по "Каплуну".
– Есть, сэр. Мик, я отвлечена, работай.