Я, Хобо: Времена Смерти
Шрифт:
– Муж настаивал, чтобы мы отправились всей семьёй, - сказала сквозь ослепительную, как аварийный сигнал, улыбку жена Сильва.
– Император не возражал: "Наум Черняков" - очень, как мне объяснил Ермак, безопасное средство передвижения.
– Полно, полно, дорогая, - сказал Романов. У Мьюкома создалось впечатление, что сенатор еле удержался, чтобы не перебить её маленькую речь.
– Итак, мэр Мьюком, выбирайте ужин.
Мьюком поднял брови.
– Меню перед вами, - подсказал Романов, улыбаясь.
Мьюком взял
– подумал Мьюком.
– Не покраснею…
– Сэр, может быть, мы сделаем какие-то рекомендации господину Мьюкому?
– спросила вдруг у отца дочь Катерина.
– Конечно, Катя, - сказал Романов.
– Прошу тебя.
Правильно, землянин, - подумал Мьюком и захлопнул книжку.
– Иначе поужинать тебе не удастся сегодня.
– Прошу прощения, - сказал он.
– Надеюсь, вы извините меня.
– Но вам не за что извиняться, господин Мьюком!
– с жаром сказала жена Сильва.
– Столько лет в Космосе! А мода на приличные блюда так изменчива. Я иногда и сама теряюсь, когда приходится выбирать…
– Полно, дорогая, полно, - перебил её Романов.
– Ладно, Пол. Светский ужин - не самая… так сказать, удачная моя идея. Простите. Запишите мне замечание.
– Мне трудно соответствовать столь искушённому обществу, - сказал Мьюком. Слово "искушённому" он будто придумал на ходу.
– Не примите за снобизм, прошу вас, Пол… Классовых противоречий между нами и вами нет… уж чего-чего, а этого нет. Уровень жизни, и только. Уровень, если можно так выразиться, бытовых… поведенческих привычек. Ваше самообладание удивительно, Пол, хотя я и не собирался его… тестировать. Я только сейчас понимаю, кем я… все мы - выглядим в ваших глазах теперь… - Романов говорил покаянно, и Мьюком решил, что искренне.
– Чёрт возьми! Извините, Пол!
– Сенатор, хватит переводить кислород, - сказал Мьюком с лихостью.
– Я голоден. Вы ждали, пока я приду в себя и меня отмоют от… э-э-э… и тоже проголодались. Мы в Космосе, под ногами пустота, да бог с ним, с этикетом, чем будете кормить?
Сенатор и его дочь рассмеялись. Жена Сильва, слушавшая последнюю тираду грязного космача, приоткрывши большой красивый рот, похлопала большими красивыми глазами, посмотрела на супруга, посмотрела на дочь и неуверенно улыбнулась.
– Мясо, Пол!
– сообщил Романов.
– Жареное на воздухе! На открытом огне! Мясо!
– Из живого животного?
– спросил Мьюком.
– Нет, конечно, из уже… неживого. Но настоящего. Видали свинью?
– В детстве, конечно видел, - ответил Мьюком.
– На картинке.
– Сейчас попробуете. Милейший!
– воскликнул Романов.
– Накрывайте на стол. А запивать
– Базза Олдрина? Вы надеетесь, я откажусь, облагоговев? Наливайте!
– Если бы вы отказались, я приказал бы вас арестовать, заковать и влить вам силой пять рюмок подряд. Для коньяка это означало бы бессмысленную и бесполезную гибель, но вы казнили бы потом себя вечно.
– Трудно было бы вам арестовать меня на моей территории, Ермак, - заметил Мьюком, наблюдая за стечением благородной жидкости по стенкам жирной ёмкости для питья. Романов налил странно: донышко прикрыв. Не космач, и никогда не.
Выслушав слова Мьюкома, Романов рассмеялся.
– Как бы я выглядел, представляю, рассказывая Императору о мятеже в Новой Земле Палладина Дальняя из-за рюмки - очень хорошего, но не более того - коньяка!
– Никто не говорил о мятеже, уважаемый Ермак, - заметил Мьюком.
– Никто не говорил… - согласился Романов.
– И не намекал…
– Господа, - вмешалась дочка Катерина.
– Предлагаю тост. За Императора!
Мьюком посмотрел на неё и взял ёмкость в руку. Очень тяжёлая ёмкость.
– Мужчины пьют за Императора стоя, - сказал Романов.
– За Императора пьют стоя и женщины Империи, - сказала жена Сильва гордо и вздёрнув подбородок.
– Молодёжь Империи любит Императора, - произнесла Катерина.
– Пить высокий тост стоя есть самое ничтожное, что мы, молодые имперцы, можем сделать для Александра Галактики.
За её спиной, а потом и за спиной жены Сильвы сфокусировались из пространства… стюарды (решил Мьюком) и зачем-то взялись за спинки стульев дам.
– Господа!
– провозгласил Романов и рывком поднялся. Стюарды что-то сделали со стульями дам, отодвинули… или что… дамы встали. Тут Мьюком спохватился и подскочил, едва не пролив драгоценное из… а, бокала. "Бокал вина во славу дружбы…" Бокал. А есть ещё рюмки, фужеры.
– Господа!
– повторил Романов.
– Мы пьём величие Империи!
Коньяк был на Трассе самым драгоценным и редким напитком. Спирт, самогон, винные концентраты, даже пиво - не были космачам в диковинку, но коньяк… Мьюком стоял, пил, закрыв глаза, переживая и запоминая в лицо каждый маленький глоток. Ни о каком Императоре и думать не думал. Он смог растянуть порцию на девять маленьких глотков. Бокал опустел. Глаза Мьюкома открылись, словно веки попрозрачнели, и он увидел, как Романов поспешно кусает, подсасывая, ломтик лимона, навсегда лишая мэра последнего грана пиетета перед собой. Сдержав ухмылку, Мьюком поставил бокал и уселся как можно свободнее. Говоришь, мятежи не начинаются из-за коньяка?
– подумал он.
– Ну-ну. Мьюком уже был готов к мятежу. Найти бы причину! А чем не причина коньячные запасы "Чернякова"?