Я хочу быть с тобой
Шрифт:
– Найдется и в Ницце, – с усмешкой заверил Александр. – Только в Лас-Вегас я с тобой ни ногой, учти. Ладно, занимай место в партере, пора ехать.
Машина рванула с места, и вскоре аэропорт, да и сам город остались далеко за спиной. За окнами раскинулось такое зрелище, от которого у Миши, наблюдай он его впервые, точно бы ум за разум зашел.
Вокруг дороги раскинулись широкие, до горизонта поля с уже отцветавшими по-осеннему яркими цветами. А далеко впереди синели острыми пиками отвесные скалы – угрюмые крутые утесы, суровые каменистые горы, готовые вот-вот
Машин на дороге почти не было. Изредка попадались небольшие поселки, одноэтажные домики, огороды. Один раз мелькнул даже гипсовый Ленин с отколотой правой рукой. На лугах встречались пастухи, погонявшие стада бестолковых овец.
Было довольно тепло, но дыхание осени уже чувствовалось вокруг. Деревья оделись багряной и оранжевой листвой, зелень на горных склонах поблекла и отливала желтым. Воздух, врывавшийся в открытые окна машины, был прохладным и каким-то льдистым на вкус.
Тагильцев, не отрываясь, смотрел в окно. Михаил отметил, что от вида, открывавшегося за окнами машины, тот совершенно охренел.
– Че, Сань, впечатляет? – хлопнул он его по плечу.
Тот дернулся, как будто так увлекся созерцанием красот Алтая, что и забыл о том, что в машине не один.
– Да. Есть такое, – немного смущенно подтвердил он. – Честно говоря, никогда не видел такой красоты. Как будто совсем не земное место, не здешнее.
– Это ты еще неплохо держишься. Я в тот раз – ну помнишь, говорил же, бухали всю дорогу – решил было, что это я белку словил. Ну, думаю, все, приплыли, не бывает такого на земле. Здравствуй, Кащенко.
– Да… – протянул Александр. – Как мало мы на самом деле знаем о земле, где живем. И в голову всякое лезет… Ну, что в такой краю и в самом деле может твориться черт-те что – какие-то вещи, которые в Москве кажутся немыслимыми.
Михаил заметил, что лицо его спутника слегка разгладилось, словно бы кто-то стер опустившуюся на него еще в Москве черную тень. Кажется, Тагильцева и в самом деле увиденное пробрало до печенок, и он, на радостях, решил, что, и с Ламой все пройдет, как надо, и невеста его, считай, уже спасена. Грушин его надежд не разделял, но портить настроение человеку, который, может, впервые за несколько недель чуть расслабился, не считал нужным. Да и потом – он же предупредил, что за исход их безнадежного предприятия не ручается, так и на фиг теперь зря трепаться.
Вместо этого он вытащил из болтавшегося на шее футляра фотоаппарат и принялся щелкать, выставив объектив в окно.
– Ты зачем это? – удивился Тагильцев.
– Ну, брат, я же – продажная пресса, – со смешком ответил он. – Чем черт не шутит, может, заодно, черкану еще куда-нибудь статейку о горном Алтае. Заодно и иллюстрации будут. А, может, с этим Ламой что-нибудь интересное произойдет – тоже неплохой материал. Я ж говорил тебе, мечта у меня – премию «Журналист года» получить. Ну а че, не век же мне под десятком псевдонимов во все желтые газетенки
– Логично, – кивнул Александр. – А кстати, я давно хотел спросить тебя про этого Настоятеля, как ты с ним общался в прошлый приезд? Через переводчика или…
– Зачем? – пожал плечами Миша. – Он сечет по-русски не хуже нас с тобой. Ну, одно слово, святой человека, ему, наверно, сам Будда на ухо перевод подсказывает. Так что, если представится случай, я у него и снова интервью возьму, может, на этот раз еще что-нибудь интересное расскажет.
– Только про меня не пиши – идет? – испытующе посмотрел на него Тагильцев.
– Ну конечно, о чем речь, – замахал руками Грушин. – Хотя, с другой стороны, если… ну, в смысле, когда чукча этот сотворит чудо и твоя Елена очнется, это будет бомба. Такой материал в любом издании с руками оторвут.
– Когда очнется… – снова помрачнел Александр. – Ладно, когда очнется, обсудим такую возможность.
– Не вопрос, конечно. – подтвердил Миша и снова начал щелкать фотоаппаратом.
На ночевку остановились на берегу озера. Миша предложил было заночевать в одном из близлежащих поселков, но Тагильцев, видимо, всерьез настроился на единение с природой. В багажнике машины обнаружился не только запас продовольствия, но и брезентовая палатка, спальные мешки и прочие, необходимые для стоянки на улице, вещи. Втроем, вместе с немногословным Ачаем, они установили палатку, развели костер, наскоро поужинали разогретой в котелке тушенкой.
Ночь опустилась на горы быстро. Казалось, еще несколько секунд назад пламенел закат, окрашивая далекие снежные шапки в оранжевые и багряные цвета, и вот уже небо сделалось черным и блестящим, словно крышка рояля. Гладь озера, еще недавно отражавшая горные вершины, померкла. Из-за угрюмого утеса выкатилась луна, белоснежная и холодная. Высыпали звезды, удивительно яркие, трепещущие в ночном воздухе. Опустилась холодная тишина, такая кромешная и первозданная, какая, должно быть, стояла в мире в день сотворения.
Ачай вскоре ушел в машину, спать. Тагильцев и Грушин задержались у костра. Миша поминутно передергивал плечами от холода и прикладывался к бутылке с шотландским виски. Поначалу он еще держал себя в руках – не хотелось в первую же ночь нажраться в слюни. И так уже в аэропорту лажанул, этот Тагильцев еще решит, что с ним совсем не стоит иметь дела, и отправит его назад без выходного пособия. Однако вскоре Грушин заметил, что Санек и сам не прочь слегка разогреться под луной. Не, ну а че там, все ясно – задолбался мужик за последний месяц в больнице дежурить, а тут еще и – ночь, звезды, природа, мать ее за ногу.
Через некоторое время Михаил обнаружил, что язык его ворочается уже с трудом. Однако, несмотря на некоторые возникшие трудности с речевым аппаратом, их взаимопонимание с Александром, напротив, лишь ширилось и крепло. Вскоре они уже общались, как закадычные друзья.
Во всем теле, утомленном долгой тряской в автомобиле по горным дорогам, разливалась приятная истома. Ноги отяжелели, и усилие, которое необходимо было сделать над собой, чтобы подняться и дойти до палатки, казалось невероятным.