Я хочу быть тобой
Шрифт:
Живой… Боже, спасибо, что он живой.
И очень злой.
Хочу выйти к ним, убедиться, увидеть собственными глазами, что все в порядке, но не могу сделать и шага. Что-то внутри меня ломается, с надрывным треском рассыпаясь на осколки, какая-то часть, которая позволяла держаться наплаву в последние полчаса.
Я плавно сползаю на пол, обхватываю живот руками и начинаю реветь, повторяя как ненормальная:
— Все позади, все позади, все позади.
Раздается нетерпеливый стук в дверь, а я даже не могу отреагировать.
Стук превращается в размытый гул. Кажется, Вадим, воводя Зою на улицу, захлопнул дверь на замок. Надо открыть
Это последняя мысль, которую я успеваю ухватить. Измученный организм говорит, все, хватит, отъезжаем, и меня отрубает.
Прихожу в себя, когда за окном уже глубокая ночь. В гостиной, на диване, укутанная в мягкий плед, с любимой подушкой под боком. Неподалеку, на неразложенном кресле спит Алиса. Ноги закинула на один подлокотник, спиной ко второму, плечом — в спинку, голова безвольно упала на грудь. Наверное, ей неудобно. Я хочу ее позвать, но в горле такая засуха, что голос подводит. Издаю невнятное бульканье и захожусь в едком кашле, от которого она и просыпается.
— Привет, — распрямляется со стоном, разминает шею и выглядит очень потрёпанной.
Впрочем, вряд ли я выгляжу лучше. У меня такое ощущение будто меня катком переехало и размотало тонким слоем
— Ты как? — она протягивает стакан с водой.
Жестом обозначаю ни то ни се, хотя это и близко не стоит с реальным положением вещей.
— Вадим?
— Все в порядке. Стрелок из Зайки оказался никакой, даже вскользь не зацепила. Он ее обезоружил, она попыталась сбежать, но тут уже подпели остальные. И Карпов. И Зотовские ребята.
— Где он?
— В участке. Они все там, и вряд ли скоро вернутся. Ты бы видела Вадима. Он был в такой ярости, что мужикам пришлось его утихомиривать. Кажется, твой муж полон решимости закопать Зайку и всех, кто ей помогал.
Я отдаю ее опустевший стакан и аккуратно сажусь. Вроде не штормит, и живот спокойный, только в висках ломит от боли. Изрядно потрепана, но не побеждена.
Алиса замечает тревожное прикосновение к животу:
— Когда Вадим тебя переносил на диван, ты бормотала про таблетки от тонуса. Я тебе их дала.
— Спасибо.
Я не помню, как меня переносили, не помню таблетки, ничего не помню. Последнее мое воспоминание, это перекошенное лицо Зои с безумным взглядом.
Как же так? Почему маленькая, всеми любимая девочка превратилась в чудовище, ломающее все на своем пути? У меня нет ответа на этот вопрос. Я пытаюсь понять, когда она перешла точку невозврата и превратилась вот в это, но не вижу. До самого последнего момента она оставалась для меня любимой племяшкой.
— Есть хочешь?
Я отмахиваюсь:
— Поехали в участок.
— Нет, — неожиданно жестко произносит подруга, — Вадим запретил тебя туда пускать.
— Я
— Будешь. Никто ничего не собирается от тебя скрывать.
— Но…
— Ты только пришла в себя и зеленая, как лягушка. Так что сидим дома. Вадим вернется и все сам расскажет.
— Меня все равно вызовут для дачи показаний.
— Вот когда вызовут, тогда и поедешь, — строго говорит Алиса, — Зойка не смогла причинить вред тебе и добраться до ребенка, так ты решила продолжить ее дело?
Я сдаюсь. И хотя мне хочется куда-то бежать и что-то делать, заставляю себе сесть обратно. Подруга во всем права. Никому не будет пользы если я начну метаться как угорела, и сама себя загонять. Надо успокоиться. Ради малыша.
Мы с Алисой недолго болтаем, потом я снова засыпаю и разлепляю глаза только утром, когда телефон начинает настойчиво гудеть и требовать внимания.
На экране высвечивается номер сестры.
— Вам надо серьезно поговорить.
Подруга прекрасно понимает, что этот разговор не для посторонних ушей, поэтому уходит, оставив меня одну.
Я отвечаю нехотя, через силу, прекрасно понимая, что семейная жизнь даст очередную трещину.
— Милаш, привет, — Нина звучит обеспокоенно, — я тебя не разбудила?
— Здравствуй.
Голос будто не мой. Угрюмый, убитый, уставший, хотя я только проснулась.
— Я до Зои не могу дозвониться. Вчера звонила — телефон отключен, сегодня тоже тишина. Паразитка не хочет со мной разговаривать, знает, что потребую возвращения, — причитает сестра, еще не догадываясь, какой лютый звездец ее поджидает, — где она там? Можешь, позвать?
Криво усмехаюсь. Она ведь так и не в курсе, что Зайка от нас съехала пару недель назад. Я сама, лично выгораживала племянницу, чтобы суровая мать не ругалась. Думала, что помогаю, переживала за Зайкино благополучие и учебу. Идиотка.
— Не могу, Нин.
— Где она?
— В полицейском участке.
В трубке испуганная тишина, потом дрожащий голос:
— Что случилось? В аварию попала? На нее напал кто-то?
Она как из пулемета перечисляет беды, которые могли приключиться с дочерью, не догадываюсь, что Зайка сама стала источником бед. И как бы тошно мне не было, придется ломать ее розовые очки.
— Нин, послушай меня очень внимательно, — пресекаю поток ее причитаний.
Она замолкает, потом, судорожно втягивает воздух, и шепчет:
— Все плохо?
— Да.
Я без прикрас, без попыток смягчить ситуацию и подсластить пилюлю рассказываю о том, что у нас произошло. От и до. И про кражу, и про Вадима, и про нападение. Вообще все. Нина сначала не верит, через слово переспрашивает, уверена ли я, и под конец просто рыдает. Как бы не ругала она Зою, но это ее дочь, единственная, непутевая, ради которой Нина всю жизнь жилы тянула.