Я хочу сейчас
Шрифт:
– Мистер Апплиард, я должна предупредить, что если вы заденете меня, я буду защищаться.
– Естественно. Но почему вы думаете, что я намерен вас задеть?
– Это очевидно из того, что вы сказали. Я, знаете ли, не дура.
– В таком случае вы должны видеть, что говорил я в общем смысле.
– Не обольщайтесь, что можете укрыться за этим.
– Зульетта, ради Бога, целовек просто изложил свой взгляд на богацей, и все. Люди не обязаны все время думать о вас.
Улыбка стала немного тверже.
– Я надеюсь, вы не хотите дать меня в обиду,
Кирилл…
– Меня, меня, меня! Вецно о себе!
– Тридцать секунд, –
Прежде чем леди Болдок успела заговорить, Ронни сказал:
– Вам бы лучше сесть на место, Билл или кто-нибудь из техников может обратиться с чем-нибудь к вам, прежде чем мы вернемся в эфир.
Для нее это было горше яда, но она ушла. Ронни взглянул на Василикоса, который махнул рукой – жест, выражавший сразу и безнадежность, и вызов. Последняя реклама была о чем-то, превосходившем в три с половиной раза аналогичные штуки или, возможно, их прежние варианты. Снова Мендельсон, потом Хамер:
– …совершенно ясно. Спасибо, Тони. Интересно, что богатство богачей становится относительно меньше по мере того, как растет их число. Теперь, Ронни, вы здорово развернулись, но вас прервали. Хотите продолжить?
– Спасибо, Билл, да, хочу. Я говорил, что у богачей больше возможностей, чем у прочих, плохо обходиться с обыкновенными смертными и, некоторые из богачей, поскольку они – люди, всегда используют это. Проявлять власть для многих людей наслаждение. Спросите любого политика.
– Будьте точнее, Ронни, – сказал Хамер, деликатно вмешиваясь. – Плохо обходиться, проявлять власть. Что вы подразумеваете? Послать кого-то к черту, когда захочется, или что-нибудь более глубокое и… мрачное?
– Ну, конечно, многие посылают к черту, но есть кое-что посерьезнее. Давайте начнем с власти. Должно быть, бесконечно приятно запрещать всем курить в твоей гостиной, а самому зажечь сигару или сигарету. И заставить каждого приспосабливаться к тебе. Пикник должен начаться ровно в одиннадцать, но ты заставляешь семнадцать человек ждать до половины двенадцатого, потому что не можешь найти свою трость или шляпу, или должен позвонить маклеру. Но если в одиннадцать ты готов, а кто-то, менее богатый, придет в две минуты двенадцатого, ты накричишь на него. Почему бы нет? Вот что такое «плохо обходиться». Если ты богат, можешь, когда тебе вздумается, не считаться с разумом, справедливостью и хорошими манерами. Возьмите мой пример с сигаретой. Ты не позволяешь другим курить, но сам ты – хозяин и поэтому куришь. И когда кто-нибудь зажжет сигарету, велишь ему потушить. Если он осмелится сказать: «А как же вы сами? Вы-то курите!» – ты можешь его выгнать из дому. Почему бы и нет? Если так вести себя, будучи на среднем уровне, скоро окажешься без друзей. Но богачам неуютно с небогатыми, они боятся, что те зарятся на их деньги или претендуют на внимание благодаря не богатству, а чему-то другому, скажем, своим успехам в живописи, музыке, науке, адвокатуре или…
Леди Болдок, как и ожидалось, уже некоторое время пыталась перебить его. Хамер прилагал все свое искусство, чтобы помешать ей, делая неясные, но многозначительные гримасы, шепча что-то непонятное, тыча в ее сторону пальцем с недоверчивым удивлением. Эти жесты, чрезвычайно разнообразные и очень убедительные, в конце концов оказались бессильны. Она быстро и громко сказала:
– Только минуту, если кому-нибудь еще дозволяется вставить слово. Билл, почему вы разрешаете ему так говорить?
Мастерски изобразив лицом, что вся передача рухнет, если его не услышат сразу же (Мак Бин опоздал только на полсекунды), Хамер сумел втиснуться:
– Конечно, замечание справедливое. У каждого есть шанс быть услышанным в этом споре. У каждого! Вы сейчас этот шанс получите. Кстати, одно из сказанного вами, пожалуй, поразило меня.
– Поразило? Что вы имеете в виду?
– Как я понял, Ронни описывает худший тип богачей, самых эгоистичных, самодуров и так далее. Вы хотели сказать, что все ваши лучшие друзья таковы? Трудно поверить, правда? Должно быть, это не так. Это вырвалось в манере явно не хамеровской, подумал Ронни. Леди Болдок, очевидно, думала то же. Голова с высокой прической заметалась, словно леди Болдок боялась, что подбежит распорядитель и объявит о своей ненависти.
– Кирилл, вы намерены это терпеть? Вроде бы вы мой друг. Эти двое оскорбляют меня. Вам нечего сказать? Они и вас оскорбляют, не забудьте!
– Зульетта, позалуйста! Никого не оскорбили. По крайней мере никого из присутствующих. Все, сто Ронни говорит о богацах, я наблюдал у оцень многих из тех, кого знаю. Он говорит оцень умно. Вы не долзны…
– Это ВЗДОР, Кирилл, и вы это знаете. – Джульетта Болдок переходила в свой стиль, подчеркивая слова, как некогда на Малакосе. – Не будьте так чертовски РАССУДИТЕЛЬНЫ. Не видите, что они этого и ХОТЯТ?
Спарк, казавшийся недопустимо интеллигентным англиканским священником, все ерзал на месте. Теперь он сказал:
– Слушайте, предполагалась более или менее объективная дискуссия на безусловно интересную тему. Сожалею, что сюда, видимо, вкрались личные мотивы. Давайте, как цивилизованные люди, обсуждать то, для чего мы собрались, и подавлять свои чувства. Согласны?
Нет. Никто не хотел согласия. Леди Болдок сказала:
– Мистер… АППЛИАРД. Вы тут жалуетесь на ужасных богачей, которых встречали; на людей, которые были достаточно добры пригласить вас к себе в ДОМ, кормили вас и поили. Неужели вам не СТЫДНО хоть чуть-чуть за то, что злоупотребляете гостеприимством?
– Да чушь это! – сказал Ронни, немного разгоря-чась. – Если мне покупают бутылку дорогого шампанского и, пока я не пью, говорят, что от меня воняет, что, скажем, мой сын дурак, урод и безнадежен, – по-моему, шампанское тогда не в счет. Очевидно, я вправе…
– Некоторое время назад я пригласила вас в МОЙ дом. Не только это, я дала вам отдохнуть в…
– Извините, но я, пожалуй, согласен с Тони, – сказал Хамер, поднимаясь. Он снова лгал, но давно понаторел в показной объективности. – Давайте постараемся изгнать отсюда личное. Давайте посмотрим, что скажут наши друзья, собравшиеся здесь. – Он стал расхаживать. – Я уверен, что мы услышим какие-нибудь полезные возражения.
В жизни обычно частные лица не беседуют в присутствии двухсот свидетелей, сидящих рядами, но Хамер давно решил, что публика студии должна быть неотъемлемой частью шоу. Благодаря этому сам он покажется скромным и общительным. Приняв из воздуха микрофон, словно чашечку чая, он прищурился и сказал:
– Ну вот. Обменялись резкими словами. Жаль. Я увере1, кто-нибудь здесь может…
– Эээ… вы бы как раз… эээ… Парень, кажется, эээ… Сакстон перегнулся через ряд и положил руку на плечо Апшота, а другой поманил Хамера.