Я хотел убить небо. Автобиография Кабачка
Шрифт:
– А потом ты, значит, выстрелил в маму?
– Я не нарочно, она хотела отнять у меня револьвер, она рассердилась и кричала, что я придурок, как папа, и выстрел получился как-то сам собой.
Несколько секунд я боролся со слезами, сначала они щекотали горло, а потом всё-таки навернулись на глаза, и я уже ничего не видел.
– Всё позади, малыш, ну-ну, успокойся, на, возьми мой платок.
Я вытер платком глаза, а у меня ещё и сопли текли, так что я заодно высморкался.
– А другие родственники у тебя есть, малыш?
– Нет,
Я вернул платок, и он убрал его в карман.
– Хорошо, поедешь со мной в участок, позвоним оттуда судье.
– Судья – это месье, который стучит молотком и отправляет преступников в тюрьму?
– Ты не преступник, малыш, ты слишком маленький для того, чтобы тебя отправили в тюрьму. Судья отправит тебя в дом, где живут такие же дети, как ты.
– А мама тоже туда приедет?
Реймон почесал затылок и сказал:
– Твоя мама навсегда останется в твоём сердце и твоей памяти, но здесь её больше нет.
– А где она? Уехала в город?
– Нет, малыш, она на небе, с ангелами.
– Нет, – сказал я. – Не с ангелами, а с папой.
Когда мы вошли в участок, какой-то полицейский сказал: «Что, Реймон, нашёл себе напарника?», и тогда Реймон посмотрел на полицейского, а тот посмотрел на свои ботинки.
Я уселся у Реймона в кабинете, и второй полицейский больше не смеялся, а вместо этого принёс мне горячий шоколад в пластиковом стакане, и побыл со мной, пока Реймон разговаривал по телефону в соседнем кабинете, и спросил у меня, что я натворил, чтобы попасть сюда, и я сказал, что промахнулся, когда стрелял из револьвера в небо, а вот с мамой всё получилось как раз наоборот, и полицейский разинул рот от удивления и так и сидел, пока не вернулся Реймон.
– Дюгомье, рот закрой, а то муха залетит, – сказал Реймон полицейскому. – Лучше сходи принеси мне кофе.
А потом он повернулся ко мне:
– Ну вот, малыш, я поговорил с судьёй и сейчас отвезу тебя в приют рядом с Фонтенбло, там есть для тебя место, а с судьёй ты увидишься позже.
– Что такое приют?
– Большой дом, там целый воз детей и воспитателей, которые будут о тебе заботиться.
– Кто такие питатели?
– Питатели? – растерянно переспросил он.
– Ты сказал: «Там воз детей и воз питателей».
– Воспитатели. Это такие люди, которые занимаются образованием детей.
– А эти питатели бьют по заднице?
– Нет, и никогда не кричат – если, конечно, ты не выведешь их из себя, но ты не похож на несносного ребёнка, малыш.
У меня в горле опять стало щекотно, но я проглотил слёзы.
Я сидел на стуле и болтал ногами, а в руках у меня был пластмассовый стаканчик, ещё горячий, и мне нравилось чувствовать пальцами его тепло и слушать голос этого великана, который сидел передо мной верхом на стуле.
Он не очень хорошо побрился, у него было много волосков на шее и ещё немного торчало из ушей. У него вспотели
– А ты останешься со мной в большом доме? – тихо спросил я.
– Нет, Икар, я не могу.
– И когда мы туда поедем?
– Прямо сейчас, – ответил Реймон и встал со стула.
Он позвал Дюгомье, который давно смотрел на нас из соседнего кабинета…
– Займись делом Мерлена, я буду к вечеру.
Дюгомье спросил, может, я хочу ещё шоколада, и я сказал: «Да, хочу», но Реймон сказал: «Не время», и тогда я заплакал, и Реймон пошёл за шоколадом.
Я пил маленькими глотками пополам со слезами, которые капали в стакан, а потом мы уехали.
На шоссе Реймон включил радио, там пела Селин Дион, и я вспомнил, что мама поёт эту песню, когда ставит в воду полевые цветы. У меня заурчало в животе, и я сказал:
– Хочу есть.
Мы заехали в «Макдоналдс», я взял себе чизбургер и колу, и Реймон – то же самое.
– Не волнуйся, малыш, всё наладится, – сказал он.
Я рыгнул, потому что так бывает, когда пьёшь колу, и добрый полицейский засмеялся.
– Знаешь, зови меня Кабачком. Я тебе с самого начала сказал, но ты не услышал. Икаром меня называет только учительница, и иногда я даже не сразу отзываюсь, потому что думаю, что это она говорит кому-то другому.
– Кабачком тебя называла мама?
– Да, и все мои друзья.
Мы снова поехали по шоссе, и я смотрел в окно на деревья и дома, а Реймон вглядывался в маленькие зеркала и обгонял машины, которые ехали ещё медленнее, чем мы, а потом машина полицейского свернула с большой дороги, и дальше мы поехали по узким дорожкам.
Потом был мост, и я увидел реку, Реймон снизил скорость и сказал:
– Уже недалеко.
Я посмотрел на серую воду, и почти сразу он сказал:
– Приехали, малыш. Ничего себе домишко! Будешь здесь как сыр в масле!
И он вышел из машины с моим чемоданом, а я остался сидеть внутри, потому что не хотел быть как сыр в масле.
Домишко оказался настоящим замком, как в кино.
Нам навстречу спустилась по лестнице женщина с седыми волосами и в красном платье. Она разговаривала с полицейским, который держал в руках мой чемодан, и они оба смотрели на меня, а потом подошли к машине.
Женщина в красном нагнулась, заглянула в окно, улыбнулась и сказала: «Пойдём, Икар, я покажу тебе твой новый дом», и тогда я отстегнул ремень, вышел из машины и стал смотреть на камешки под ногами.
– Меня зовут мадам Пампино, – представилась женщина с седыми волосами. – Но ты можешь называть меня Женевьевой.
Я не пошевелился.
Я услышал низкий голос Реймона: «Поздоровайся с мадам, Кабачок», и тогда я поздоровался с камешками на тропинке и подумал: «Как глупо, что все просят меня называть их по имени, мы ведь даже не знакомы».