Я и мой летучий мышь

Ковальская Дарья Александровна

— А он спец! — восхитился мышь. — Ну что, все поняла? Тогда рви одежду.

— Щас!

— Кэрт.

— Помочь? — Мне заглянули в глаза, оказавшись внезапно так близко, что я едва не рухнула на пятую точку от неожиданности. Раздался глухой звук удара брошенной на землю коряги. Растерянно что-то мямлю.

— Она сказала «да», — пояснил Пых. — Рви, давай, а то Дрейк уже небось волнуется, где мы застряли. Мерзнет, психует, возможно, плачет…

Представив себе рыдающего на темной поляне василиска, невольно улыбаюсь. Но тут до ушей донесся треск одежды, и через пару секунд я напоминала жертву маньяка, а не приличную воровку

из некогда хорошей семьи.

— Отлично, — удовлетворенно произнес Пых.

Сжимаю рубашку на груди, не наблюдая в этом ничего хорошего.

— А зачем она прикрылась? — удивленно повернулся Кэрт к мышу.

— Ща, погоди. Так, Кэт.

— Что?

— Ты жить хочешь? — с надрывом.

— Да.

— Тогда хватит ломаться. Ничего криминального у тебя не открыто. Так, легкие полунамеки.

— Грудь того и гляди вывалится, перестав намекать. И вряд ли кому-то это понравится.

— Мне нравится, — улыбнулся Кэрт. — Ты симпатичная для человечки.

— Класс! — произнесла я, обозревая то, во что превратилась моя одежда.

— Кэт, опусти руки и иди эротичной походкой! Я буду что-нибудь петь романтическое. А Кэрт…

— Я дрова несу, — кивая на корягу.

— А Кэрт будет идти позади нас и тащить дрова. Итак. Готова? Пошли.

И Пых запел. Громко, пронзительно, с чувством, стараясь попадать в ритм моего шага. Вздохнув, я решила послушаться совета и, старательно виляя задом, пошла в сторону поляны, периодически спотыкаясь и ловя себя на том, что снова пытаюсь прикрыть прорехи руками. Представляя лицо василиска, когда он меня увидит. У него не то что пульс — у него давление подскочит, и смеяться надо мной он будет еще долго.

Луна, ты моя половина! Ну где же ты ходишь, любимый. Одна я стою и сгораю, От стра-асти горячей пылаю, —

надрывался Пых.

Я, заслушавшись, чуть приостановилась.

— Кэт, я сказал — эротичной походкой. А не вихляющей. Веди себя естественно, — громким шепотом на ухо.

Закусив губу, смотрю себе под ноги, покраснев при этом до кончиков ушей. Но, как говорится, жить захочешь — еще не так раскорячишься.

Умира-аю от любви, Погибаю в одиночку. Где ты, милый, помоги, Скорота-аем вместе ночку.

Мышь так фальшивил, что порой его пение казалось мне визгом. Василиск, сидевший на поляне, с интересом посмотрел в мою сторону, прислушиваясь к словам песни и наверняка получая от всего происходящего немыслимое удовольствие. Нервно улыбаюсь и останавливаюсь.

— Прогнись, — прошипели на ухо.

— Что?

— Прогнись, я сказал. Эротишнее! Еще! Да не надо на мостик становиться, Кэт.

— Я не умею эротишно! — громким шепотом прошипела я в ответ.

— Все умеют! Даже кошки.

— И потом, темно же. Он все равно ничего не видит.

— Напротив, я вижу все, — довольно сообщил Дрейк.

— Вот! Видишь. Все было не зря.

Мне хочется застрелиться из арбалета или удавиться, прямо здесь и сейчас. О боги, что еще мне надо сделать в этой жизни, чтобы выжить? И на что я готова пойти?

— Ну и как… — Переступаю с ноги на ногу, чувствуя, как кожу

обдувает в самых неожиданных местах. — Тебе нравится?

— Даже не знаю… — ошарашенно произнес Дрейк.

— Хм. — Кошусь на Пыха. Тот воодушевленно запел, потыкав меня в щеку и намекающе подмигнув.

Я не такая, как все, Я удивительный лотос, Принадлежу лишь себе, А для других нужен пропуск. Я буду петь до утра, Я соблазняю словами. Но только ради тебя Ночью пою я стихами. О, мой прекрасный калиф! Ближе ко мне подползай же. Я не виденье, не миф. Вижу, ты счастлив, давай же Крепче, сильнее прижми Грудь волосатую к пузу. Пузо мое, ты учти, Я заменяю здесь музу.

Меня трясло. Стараюсь спрятать смех за кашлем. Пых же вошел в раж и явно почувствовал какую-то свою личную волну. Его больше не интересует, что я там вытворяю, он просто поет, периодически вспархивая мне на голову, откуда — снова сползал на плечо или падал в капюшон и ведь не сбился ни разу… Но песня становилась все более и более… пошлой, что ли. Что не могло не напрягать. Между тем василиск отбивал ритм сапогом и явно был захвачен сюжетом. Так что Пыха я прерывать не спешила, оттягивая тот момент, когда эта синеглазая сволочь начнет выдавать комментарии насчет моей выходки. Кэрт стоял, прислонившись спиной к дереву, не мешая и наблюдая молча, но с глубоким интересом все того же юного натуралиста.

Ты все пыхтишь и скрипишь, Плачешь от счастья, дурашка. Знаю, ты ночью храпишь. Вот для тебя промокашка. Милый, не бойся, я здесь, И не покину до гроба. Милый, ну что ты дрожишь? Ты так невинен и робок. Ну же, целуй же в уста, И прижимайся всем телом! Я создана для тебя, Мертвая женщина в белом.

И тут он разом умолк, закончив петь на очень высокой ноте, едва меня не оглушив. Печально оглядевшись вокруг, он вернулся из мира, созданного силой своего воображения, и зачем-то погладил меня по щеке.

— Почему мертвая? — уточняю я шепотом.

— Потому что это его смерть, — печально.

— Ты решила меня удавить? — поинтересовался заинтригованный василиск.

— Нет. И я не в белом.

— Да это уже не о тебе, — отмахнулся Пых. — Это о ней!

— О ком? — Мне просто любопытно.

— О ней. О смерти. С косой, в белом саване. Ну знаешь, как в сказках.

— А я-то тут при чем? — Василиск явно был расстроен тем, что внимание переключилось с него на Пыха.

— Ни при чем. Можешь идти, — пискнул Пых и полез в капюшон, продолжая что-то напевать себе под нос, уверенный в том, что у него только что прорезался дар сказителя.