Я и Она. Исповедь человека, который не переставал ждать
Шрифт:
– Книга, – сказал я.
– Ты злишься на меня?
– Нет, – ответил я. Рефлекс, правильный ответ, даже если и неправда.
– В этом никто не виноват, – сказала она.
Я встал на колени перед ее креслом. Я целовал ее руки – каждый палец, с обеих сторон. Мои губы так и не выговорили эту фразу: Конечно же, в этом никто не виноват .
Небо за ее спиной потемнело. Вишневые деревья раскачивались под ветром и роняли все больше лепестков. Небо ярко полыхнуло, и вот уже Ральф трясется возле двери. Я смотрел на Кэри и ждал.
– Молния, – сказала она.
Потом долгий, низкий гул через все небо. Ральф встала
– Что-то и молния, – повторила она.
– Начинается на букву г .
Она закрыла глаза, снова открыла, отрицательно покачала головой.
– Все хорошо, – успокоил я.
– Гнев, – сказала она. – Гнев и молния.
– Все хорошо, – повторил я.
Ральф стала царапаться в шкаф. Мы приоткрыли дверцу, чтобы показать ей, что из него нет пути наружу. Она встала лапами на подоконник; мы открыли окно, чтобы дать ей принюхаться к дождю и увидеть молнии в небе, но она по-прежнему хотела на улицу. Она встала в углу и начала пи́сать – от страха ли, из-за переполненного ли мочевого пузыря, трудно сказать – и я предложил: «Давай дадим ей то, чего она хочет».
Ральф сбежала вниз по лестнице, вернулась, чтобы поторопить нас, потом снова вниз. Когда мы открыли входную дверь, она потянула меня наружу. Вниз по крыльцу, бегом на обочину, чтобы пописать, потом за угол, уже быстрее, в попытке обогнать грозу. Она все тянула и тянула меня вперед. Мы бежали мимо людей, пытающихся выправить зонтики, вывернутые наизнанку ветром, прикрывающих головы газетами. Мы промокли так, будто принимали душ прямо в одежде.
Я позволил Ральф вести нас, хотя и не думал, что у нее есть какой-то план. Удар грома заставил сработать машинную сигнализацию, и она встала, как вкопанная. Мы были в четырех кварталах от дома, дождь лил как из ведра. Машины останавливались, несмотря на зеленый свет, сворачивали на обочину, включив аварийные огни. Ральф моргала – настоящая статуя, если бы не этот легкий трепет.
– Ну, идем – сказал я, и потянул за поводок.
Она не шелохнулась.
Я снова потянул, изо всей силы, которую мог позволить себе, чтобы не сделать ей больно, но она была слишком напугана и слишком сильна.
– Ну, и что теперь?
– Ты глупо выглядишь, – проговорила нагнавшая нас Кэри.
– А у тебя просвечивают соски.
– Подумаешь! У тебя тоже.
– Извини, – сказал я. – Это была скверная идея.
– Да ладно, мне весело.
– Я слишком часто говорю «извини»?
– Я уже простила тебя за все, что ты когда-нибудь мне сделаешь.
Ральф настолько вымокла, что стала похожа на другую собаку – меньше, печальнее, уши прижаты назад, хвост между лапами. Я снова потянул ее за поводок, но она расставила лапы для большей устойчивости и не желала сойти с места.
За вспышкой молнии последовал выдающийся раскат; гроза была прямо над нашими головами.
Как-то я познакомился в Торонто с одним мужчиной – он попросил меня подписать ему экземпляр моей первой книги; в него двенадцать раз ударяла молния, и он утверждал, что может видеть будущее. Он сказал мне, хоть я его об этом и не спрашивал, что погода будет играть важную роль в моей жизни. Полагаю, это можно сказать кому угодно – и предсказание с равной вероятностью исполнится или не исполнится. «Берегитесь сильной непогоды», – все повторял он, словно предостерегая свое прежнее «я», до того как его поразил первый удар.
– Бери ее спереди, а я возьму сзади, – сказал я.
Ральф весила больше тридцати килограммов; нам приходилось
Когда мы добрались до дома, дождь все еще лил, но буря уходила дальше: три «Миссисипи» между вспышкой молнии и громом, потом четыре, потом пять [11] .
Мы дали Ральф собачьего валиума, и она улеглась на первом этаже, у подножия лестницы. Мы сели у окна наверху и смотрели, как вспыхивает небо вдалеке. К тому времени как гроза кончилась, наступила настоящая ночь.
Завтра, думал я, нам придется поговорить об этом. Следующие четыре месяца не могут быть такими же, как прошлые четыре. Никакой больше химиотерапии, несмотря на то, что именно ее рекомендовал онколог. Хватит убивать себя, чтобы спасти себя.
Прежде чем выключить свет, Кэри позвала Ральф наверх, на ее собачий матрасик, но она не пришла.
– Эй, рыжик, – звала Кэри.
Мы не слышали, чтобы она пошевелилась.
Кэри подошла к верхней ступеньке лестницы.
– Эй, разве ты не хочешь спать здесь, наверху, вместе с людьми?
– Должно быть, у нее просто сил нет, – сказал я. Подошел к лестнице и посмотрел вниз. Что-то было у нее с лапами; безвольные, вялые и согнуты под странными углами.
– Ральф, – проговорила Кэри. – Поднимайся.
Она подождала. Потом:
– Ральф, иди сюда…
– Ральф! – завопила она, заставив меня подпрыгнуть. – Иди сюда !
Я пристально вглядывался в грудь Ральф, но не видел, чтобы она двигалась.
– Эрик, – вымолвила Кэри и осела на ступени. – Эрик, – повторила она снова.
Я спустился вниз, повторяя « Ральф », с каждым шагом все громче, и не представлял, что я буду делать, не представлял, как я повернусь, взгляну вверх, на Кэри, и…
Когда мне оставалось сделать до нее пару шагов, она открыла глаза и, моргнув, посмотрела на меня, растерянная, словно все еще во сне.
– Боже! – выдохнула Кэри. – Она же не двигалась.
– Я знаю, – отозвался я.
– Это безумие, но я подумала…
– Я знаю, – сказал я.
Уважаемый мистер Ньюборн,
Я прочла Ваши книги с огромным интересом и нашла, что они во многих отношениях полезны. Но, при всем моем к Вам уважении, что Вы скажете насчет младенцев? Они заболевают, они умирают. Они рождаются с инвалидностью, с уродствами. Плод не знает, что такое болезнь. Как Вы объясните врожденные дефекты и мертворождение в контексте Ваших книг? Я спрашиваю об этом потому, что моя сестра недавно лишилась своего сына, которому было две недели от роду; он родился с весом в 1 кг 240 г. Она увидела, что я читаю книгу под названием «Случайностей не бывает», так что можно понять, почему она попросила просмотреть ее. Уже одно только содержание вывело ее из себя. Она задавала мне вопросы, которые я только что задала Вам, и у меня не нашлось для нее ответов. Надеюсь, Вы сможете выкроить пару минут, чтобы ответить на это письмо и объяснить мне то, что я должна сказать сестре. Спасибо за потраченное время.
Искренне ваша…