Я иду искать… Книга вотрая: За други своя!
Шрифт:
— Догна-а-ать!
— Так, — выдохнул Олег. И заорал на Богдана, который поспешно затягивал ремни кута: — Пошёл на х…!
— Кусай за х…! — огрызнулся Богдан подхваченным у Олега же выраженьицем. — Поехали еще…
— Да бесполезно же! — простонал Олег, но Богдан уже волок его, а в отдалении отчетливо стучали торопливые шаги сразу нескольких бегущих, и эхо множило их. — Беги, дурак!
Богдан упал, выругался. Снова подхватил Олега, поволок еще несколько саженей… Оружие, снаряжение, парализованный друг — все это вдруг превратилось в неподъемную тяжесть. Пальцы соскальзывали с плеч и ворота Олега, словно с намыленного стекла.
— Испробуй
— Не… могу-у-у-у… — Олег чувствовал, как по всему телу от нервного напряжения выступил пот. Но тело — сильное, послушное, ловкое — не повиновалось мозгу. — НЕ МО-ГУ…
— Вольг! — Богдан оставался рядом, он всматривался в коридор. — Ну испробуй! Ты же можешь, ты все можешь, коли пожелаешь-то!
— Не мо-гу… — прохрипел Олег, плача от отчаянья и бессилья. — Бе-ги…
— Сгинешь, коли не сдвинешься! — кричал Богдан.
— Иди, — вдруг спокойно ответил Олег. — Вое к черту. Пусть так. Ты только скажи Йерикке, что я просил, это важно.
Богдан осекся, и наступила тишина… но лишь на миг. Потом он сорванно закричал, задыхаясь от ярости:
— Умереть хочешь?! Добро — умирай! Умирай, что ж! Да вот не один ты умрешь! Меня-то разом тоже сведешь!
— Ну что ты плетешь?! — с усталым, раздраженным отчаяньем спросил Олег, вслушиваясь в шаги — уже не бегущие вдали, а близкие и осторожные. — Что ты…
— Вот то! Коли ты не пойдешь — так и мне оставаться! Вот разом одно возле тебя и умру!
— Зачем тебе помирать-то?! — Олег плюнул в сторону. — Ну зачем, дубина?!
— Да затем, что друг я тебе! Вот затем, что как брат ты мне! Пойдешь или нет?! Пойдешь?!
Эти крики и мольбы были до идиотизма нелепы. Олег не видел липа Богдана, но хорошо его себе представлял — отчаянное, умоляющее. И — ВЕРЯЩЕЕ. Он верил в Олега, верил Олегу до такой степени, что не принимал доводов разума.
Олег промолчал. Но, промолчав, он, насилуя свое тело, собрал в кулак всю волю, всю злость на мускулы, сейчас похожие на тряпки. Ему казалось, что он тянет себя из бездонного болота.
И парализованные мускулы… ЗАДВИГАЛИСЬ, подчиняясь человеческой воле. Хрипя и задыхаясь, Олег начал шевелиться — трудно и жутковато на вид, как некое насекомое без ножек. Потом Олег поднялся на четвереньки, тяжело помотал головой. И начал подниматься дальше.
Но слишком медленно. Бегущие лучи фонарей заметались по стенкам.
— Беги… — вновь попросил Олег. Богдан дернул щекой и, встав на колено, поднял автомат. Олег, проклиная слабость, потянулся за своим, ухватил со второй попытки: — Дурак ты, Богдан…
— Пускай… — не отводя глаз от лучей, Богдан улыбнулся. — Теперь уж поровну…
— Ладно… — ответил Олег, удобнее устраивая автомат. — Стреляем, как только нас
осветят, понял?
— Понял…
Фонарей было восемь, Олег сосчитал их машинально. Ну ладно, подумал, целясь, Олег, уж я постараюсь так сделать, чтоб и вам эта Дорога не досталась — выкусите!
Но стрелять не понадобилось. В который уже раз за последние часы диспозиция сменилась молниеносно и радикально. В коридоре с грохотом разорвались две ручных гранаты, а следом подали голос два «дегтярева» — так густо и с такого расстояния, что Олег едва успел, сообразить: в их положении самым лучшим будет вжаться в пол. Довести эти полезные сведения до Богдана он не успел, но тот и сам сообразил, что лучше не пытаться встревать в сражение.
Которое,
— У меня есть новости. Выслушаешь?
Вместо ответа Йерикка обнял его и сказал:
— Живой.
Олег потом часто думал, как им повезло, что разведчики хобайнов не доложили о находке сразу — то ли хотели это сделать лично, не полагаясь на связь, то ли ждали, пока соберется весь отряд, то ли еще что — но факт оставался фактом. Но тогда — пока они с Йериккой вдвоем шли коридорами, и Олег еще часто останавливался, не в силах до конца прогнать усталость, а рыжий горец торчал рядом — вежливо молчал, но всем своим видом показывал ерундой занимаемся… так вот, тогда Олег ни о чём не думал. Так бывает — ломишь по дороге много-много часов, и в конце концов даже не остается в голове мыслей кроме одной: сейчас дойду и — все. Олег молчал, когда Йерикка спросил, увидев радужное сияние, что это такое. Молчал, когда Йерикка приглушенно ахнул, войдя в коридор многоцветного огня. И только когда Йерикка обернулся к нему с открытым и перекошенным ртом, с глазами, безумными от надежды и какого-то ужаса — только тогда Олег махнул рукой:
— Входи в любое… только далеко не отходи.
И Йерикка канул за одну из радужных пленок. А Олег сел под стену и закрыл глаза. И не испытывал ни радости, ни удовлетворения, ни гордости, ни восторга — ничего не осталось, сгорело все. Тело словно бы плыло в невесомости, мягко гудело в ушах, и шли на него неясные фигуры, чьи шаги гулко отдавались в коридорах. Одна из фигур наклонилась и коснулась плеча Олега — тогда он разлепил веки и встал, с трудом вспоминая, кто он и где находится. Пришлось уцепиться за выступ стены, чтобы не упасть.
Йерикка плакал. Второй раз в жизни Олег видел на его глазах слезы — первый раз был, когда они готовились умирать над морем на скалах… нет, и тогда не видел, только слышал. Слёзы текли из глаз Йерикки, и он не вытирал их с широко раскрытых, остановившихся глаз. А Олег смотрел на него смущенно и устало и больше всего боялся, что сейчас друг начнет говорить высокие слова…
— Ты спас всех нас, — голос Йерикки звучал не высокопарно, а тихо и потрясённо. — Ты подарил нашему народу новую жизнь… Теперь мы будем жить, потому что к нам вернулся Перун Защитник и спас своих братьев от гибели…
Вот тут Олега тряхнуло конкретно…
— Что? — недоверчиво и хрипло спросил он. — Я не врубился — как ты меня назвал?
— Перун, — просто и уверенно ответил Йерикка и, достав меч, протянул его, держа левой рукой за конец лезвия, Олегу рысеголовой рукоятью вперед. — Перун, ты пришел, и Беда закончится теперь…
— Эрик, — попросил Олег тихо, — пожалуйста, не зови меня так. Мне… страшно.
— Но как тебя называть? — удивился Йерикка. — У тебя больше нет племени — каждое племя будет гордо назвать тебя своим родичем. Везде, где есть славяне, о тебе станут петь былины — о том, как вернулся Перун в образе мальчишки с далекой Земли, и сражался плечом к плечу со своими братьями, и страдал, как они, и получал раны, как они, и их боль была его боль — а потом он спас свой народ, как уже было давно…