Я иду искать. История вторая
Шрифт:
...Шум и голоса, донесшиеся от ворот крепости, заставили обернуться всех разом. Горцы с изумлением уставились на людей, входящих на площадь.
Тут было человек триста, шедших в подобии строя — мужчин и юношей в возрасте от 15-16 до 50-55 лет. Разно, но удобно одетые, они шли с топорами, заткнутыми за пояса, рогатинами на плечах, охотничьими ножами, самострелами, виднелись несколько ружей... Над головой строя колыхался черный флаг с золотым прямым крестом.
Эта полутолпа-полустрой, до отказа забив свободное пространство у башни, замерла. Стоявший рядом со знаменосцем Степаньшин — на плече у него было ружье, у пояса — топор и нож — выступил вперед,
— Вот оно что... Знаем мы все дела. Трое суток еще назад приходили к нам по вескам послы с юга. Собрали мужиков и начали говорить... Порешили мы их, — жестко оборвал сам. себя лесовик: — Стали судить промежь собой — не по-божески получается, — остальные дружно загудели, подтверждая его слова. — Уж сколько лет бок о бок живем, и зла мы от вас не видели. Вот мы тут собрались... Ну и пришли, значит. Потому и в Писании сказано: «Больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя!» Принимайте и нас в свое войско! — и он снова поклонился, а за ним — весь отряд.
Горцы замерли в изумлении. Отважные, гордые — и высокомерные от этой гордой отваги, они всегда смотрели на лесовиков свысока, не считая их способными на сознательную активность. Но вот стояли люди с оружием в руках, которые шли всю ночь и весь день до нее — на смерть «за други своя».. и многим из горцев стало СТЫДНО...
Потом поднялся радостный и дружный крик. Горцы смешались с лесовиками. Гоймир резким, коротким жестом указал Степаньшину место рядом с собой. Тот надел шапку, принял знамя и легко взбежал на приступки башни...
Светлым северным вечером вокруг Рысьего Логова горели костры. Завтра с рассветом надо было выступать, но никто не спал и нигде не было слышно причитаний. Воина не провожают слезами. Зато много слышалось песен — самых разных: под гусли, волынки, резкие рожки-кувиклы. И много было танцев.
Олег с Бранкой не расставались. Переходили от костра к костру, нигде не задерживаясь надолго. И только в одном месте остановились — где вокруг большого пламени кольцом стояли, положив ладони друг другу на плечи, три десятка парней. Они смотрели в огонь молча, но Бранка шепнула:
— Часом будут коло плясать...
Олег кивнул. Он уже видел этот танец, но каждый раз зрелище будило в нем напряженное волнение.
— По рану дружина уходила в бой... — негромко пропел непонятно кто. Ему откликнулись хором:
— По рану дружина уходила, в бой...Круг двинулся — неспешно, нога за ногу. Сцепленные руки разом взметнулись, ноги ударили в землю:
— Й-ой, друже — слышишь, слышишь? Уходила в бой.... Й-ой, друже, слышишь, друже — Уходила в бой!Круг убыстрял движение. Снова, раз за разом, вскидывались руки — словно раскрывался невиданный цветок — и гулкое «умп!» издавала земля под перетянутыми ремнями походными чунями...
— Мечи воздеваете — за славой идем! МечиБыстрее, быстрее несся круг, металось пламя, кидаясь в стороны за летящими над землей людьми, словно добрый Огонь хотел коснуться каждого, защитить прикосновением от бед и зол...
— Может, стать успеху, может — сгинем все! Может, стать успеху, может — сгинем все! Й-ой, друже — слышишь, слышишь? Может, сгинем все! Й-ой, друже, слышишь, друже — Может, сгинем все!— Уйдем, — попросила Бранка, — нет желанья и думать про то...
— А? Погоди...— Олег с трудом оторвался от гипнотизирующего зрелища, расслабил напрягшиеся мышцы. Но всё же пару раз оглянулся на скачущее за подвижным частоколом ног пламя...
В другом месте под быстрый перебор гусельных струн Олег услышал знакомое:
— Чтоб ворон Да не по нас каркал — По чарке, по чарке!— и подумал, как был бы удивлен Розенбаум, узнав, где поют его песни и на чем аккомпанируют. А дальше заливался девчоночий голос — довольно-таки беззастенчиво:
— Ой, калина-малина, Одно слово — новина! Не лежалось так нигде — Одно с ним по лебеде! Ой, калина-малина, Доглядите — то дела! Завистуйте — так лежим С воеводой молодым...— Пойдем до тебя, — негромко сказала Бранка. — Одна ночь, да наша...
— Пошли, — легко согласился Олег.
Наверное, не они одни в эту белую, ночь стремились остаться хоть ненадолго и оставались вдвоем. И в этот раз — второй в их жизни — все получилось еще лучше, а главное — без ощущения вины перед кем бы то ни было. Потому что третьего раза могло и не быть. На топчане в комнате Олега на постоялом дворе лежали не два подростка, нет. Подростки не ходят на смерть. И не клянутся убить себя, если любимый не вернется — так, что в истинности клятвы не остается сомнений..