Я иду искать
Шрифт:
Закутываюсь в лежащий на диване пушистый терракотовый плед, забираюсь на подоконник с ногами и хлещу терпкую рубиновую жидкость прямо из горла. И плевать мне на потрясающий букет из спелой черешни, чернослива, пряного трубочного табака и специй, главное, чтобы ужас, сковавший ледяной коркой все органы, отступил.
Вливая в себя глоток за глотком, я надеюсь напиться, притупить слишком яркие страхи и мышкой пробраться в спальню. Чтобы там свернуться клубком на огромной кровати и уснуть под мерное дыхание собственного мужа.
Мечты —
Игнат: я стою под твоими окнами. Спускайся.
Лиля: бегу и падаю. Лечу и расшибаюсь.
Игнат: спустись!
Лиля: езжай домой, Игнат.
Игнат: если ты сейчас не выйдешь, я напишу на асфальте, что Варя — моя дочь.
Очередная воздушная яма. Повышенная турбулентность. Крутое пике.
Рядом с Крестовским всегда было как на пороховой бочке, и прошедшие годы ровным счетом ничего не изменили. Не рихтанули. Не сгладили. Крест по-прежнему прет напролом с грацией бензовоза, не считается ни с чьими желаниями и упрямо обрывает мне телефон.
— Да иду я! Иду!
По-змеиному прошипев в трубку, я ненадолго смеживаю веки и считаю до десяти. Потому что если я выскочу из дома прямо сейчас, я просто-напросто забью Игната до смерти бутылкой и буду красноречиво убеждать сотрудников полиции, что меня накрыло состоянием аффекта. По крайней мере, ничем иным я не могу объяснить клокочущую в горле злость, грозящую выплеснуться через край и затопить все вокруг.
Хорошо, что Сергей давно нежится в объятьях Морфея и вряд ли проснется от едва различимых шорохов.
— Черт бы тебя побрал, Крестовский! Черт бы тебя побрал!
Переместившись в коридор, я несколько раз глубоко вдыхаю и обреченно натягиваю плед до самого подбородка. Просовываю ступни в мягкие теннисные тапочки и плетусь к лифтовым кабинам в чем есть, прикидывая, что вероятность встретить кого-то из соседей равна примерно нулю целых нулю десятых.
Нет среди наших жильцов любителей бесцельно шастать по подъезду в два ночи. Я одна здесь такая ненормальная.
— Ну, здравствуй, Лиля.
Недобро приветствует меня Игнат и саркастично дергает уголками пухлых губ, пока я нерешительно переступаю через порог и буквально сползаю вниз по ступенькам, оттягивая момент нашего столкновения.
Вокруг тихо, пустынно и безлюдно. Тусклое сияние фонарей подсвечивает до боли знакомый силуэт и лишь добавляет угрожающих ноток в и без того напряженную атмосферу. Стискивает стальной обруч вокруг груди, выкачивает воздух из легких, заставляет стыть в жилах кровь.
Уставшие от трудовых будней люди смотрят десятые сны, молодежь тусуется где-то в клубах, и даже бдительный вахтер задремал, опустив седую голову на ладонь. На сужающемся до крохотных
До ломоты в висках. И странной вибрации под ребрами.
Если Игнат сейчас схватит меня, швырнет в багажник и повезет выяснять отношения куда-нибудь в лес, никто даже и не заметит этих его манипуляций.
— Ну. Рассказывай, Лиля. Что ты молчишь?
Давит на меня плитой ощутимого гнева готовый на все ради преследуемой цели мужчина, сцепляя слегка подрагивающие руки в замок. Я же с трудом выдерживаю его взгляд, снова хлебаю так кстати оказавшееся со мной вино, пытаясь найти в алкоголе хоть чуточку храбрости. И тут же давлюсь, расплескивая рубиновые капли на себя.
А потом испуганно зажмуриваюсь, потому что Крестовский срывается с места и в два счета сокращает разделяющее нас расстояние.
Искря. Буря. Безумие. Жар чужого тела. Летящая в урну бутылка. Грохот стекла о железо. Все внутренние системы в крошево.
— Ну же, Лиля. Не хочешь объяснить, как у мужчины с третьей группой крови и женщины с первой группой крови мог родиться ребенок со второй?
Жестко стиснув мой подбородок пальцами, Игнат произносит негромко и по новому кругу загорается пылающей, словно факел, ненавистью. Которая проникает в каждую клеточку моего существа, заполняет тяжелым дурманящим ароматом ноздри, выкручивает суставы.
Но я упрямо молчу, как будто рот намертво спаяли клеем.
— Да никак!
Распарывающий пространство крик врезается в барабанные перепонки и мощной волной смывает опутавшее мои конечности оцепенение. Так что из безвольной куклы, лишившейся права выбора, в одно мгновение я превращаюсь в настоящую себя.
Готовую сражаться за то, что ей дорого, до победного, наступить на горло кому угодно и пройтись по чужим головам, если того потребует ситуация.
— Да. Сергей — не отец Варвары. И он прекрасно об этом осведомлен. Только с чего ты решил, что имеешь к моей дочери какое-то отношение? А, Игнат?
Безразлично поведя плечами, я случайно роняю на землю плед, не наклоняюсь за ним, чтобы не разорвать установившегося с Крестом зрительного контакта, и едва не отшатываюсь назад. Так много боли в подергивающихся хмельной пеленой красивых орехово-карих глазах.
И я знаю наверняка, что с легкостью могу забрать часть его страданий себе. Дать ему то, что он хочет. Стереть залегшую между бровей складку. Но вместо этого, слишком хорошо памятуя о едва не разрушившем меня прошлом, я решаю его добить.
— Сам себе придумал какую-то небылицу. Сам в нее проверил. На хрена ты вообще сюда приперся посреди ночи? Тебя в постели молодая невеста ждет, вот и езжай к ней. А нас с Варей оставь в покое.
Толкнув Крестовского кулаками в грудь, я резво прокручиваюсь на пятках и торопливо скрываюсь в подъезде до того, как чернеющий, словно грозовая туча, мужчина придет в себя и снова что-то предпримет.