Я играл в футбол с пеленок. Книга о Владимире Казаченке
Шрифт:
Александр Викторович Казаченок. 1960-е
Однажды, когда я был совсем крохотный, мои родители вместе с тетей Раей и дядей Мишей поехали в Обухово, в церковь, и окрестили меня. Мы с сестрой оба крещеные. Мама говорила: «Не нами начато, и не на нас пускай заканчивается. Покрестить ребяток надо».
Я, конечно, этого не помню, в пеленках лежал, но дядю Мишу всегда звал крестным. И страшно важничал, потому что мой крестный – сталевар на Ижорском
Я любил, когда крестный приходил к нам в гости. Они с отцом на верандочке беседовали… Особенно здорово было 9 Мая. Этот праздник в Колпино всегда и для всех самый дорогой. С утра собирались и шли в Дом культуры – там ветеранов поздравляли, цветы дарили. Подарки вручали… А потом у нас долго вспоминали, рассказывали. Меня от них не оттащить было. Крестный воевал в разведроте, а отец – танкистом. Правда, те ижорские танки назвать танками можно было очень условно. Еще с революции на заводе оставались 19 броневиков, они стояли где-то в закутке. Так вот, на эти броневики, откатав, прикрепили спереди листы стали, поменяли что-то в двигателях, поменяли пушки – вот и получились танки. С Ижорским батальоном отец и крестный дошли до Нарвы и в 1944-м вернулись домой. Отец не был ранен, только менингитом болел. Наград правительственных у него тоже не было. Не убили – и слава Богу. Они с дядей Мишей говорили, что их Бог хранил – ведь ни тот, ни другой ранены не были ни разу. Рядом люди погибали, а их даже не задело.
Никогда не похвалялись, что вот Колпино защитили, Ленинград – не было в них этого. Вспоминали, как устанавливали танки на позициях, как окапывали их со всех сторон. Смеялись, что к каждому танку нужна была рота солдат, чтоб вытаскивать их из грязи. Но всегда с гордостью говорили о броне, откатанной на своем заводе, ее никакие снаряды не брали. Конечно, голод, холод – ополчение же не так снабжалось, как регулярная армия. Но всегда гордились тем, что именно это ополчение удержало немцев на самом далеком рубеже от Ленинграда. Колпино осталось неприступным плацдармом, и завод работал. Я тоже этим всю жизнь горжусь.
Родом из детства. Колпино
Сколько себя помню, столько я в футболе: с детства либо смотрел, как взрослые ребята играют, либо сам играл. Какой-то точки отсчета, после которой проснулся интерес к футболу, сейчас не отметишь. Такое впечатление, что эта игра была в моей жизни всегда.
Наша семья жила на улице Стахановской (называли ее в шутку и Стакановской) рядом с 402-й школой, колпинцы ее хорошо знают. Дом наш был деревянный. Рядом уже стояли кирпичные, они все вместе наш двор и составляли. Жизнь была непростая, но у меня о той поре только теплые воспоминания.
Володя Казаченок. 1954
Все наше с сестрой детство прошло в домах, построенных пленными – немцы строили у нас в Колпино целые кварталы. Сначала мы жили, как я сказал, в деревянном доме на первом этаже, в комнате метров тринадцати, вчетвером: мама, папа и я с сестренкой. Были там две квартиры на первом этаже и две на втором. В каждой квартире по три семьи. И вот с теми, кто в нашей парадной жил, до сих пор мы дружим. Тетя Маруся Лебедева, дядя Костя, две их дочки… Все уже выросли, переженились, своими семьями обзавелись, своими делами, разъехались кто куда, а дружим до сих пор. Вот говорят, что коммунальная квартира – сплошные склоки.
Раиса Ивановна Казаченок
Хорошо помню «первый гол» Володи. Как-то раз я заболела, и пришла меня проведать приятельница. Работала она во вредном цехе, где давали молоко. И она за два или три дня получила там бидончик молока, пришла и поставила его в уголке у двери. Сели мы с нею разговаривать. А Вова играл. Как всегда, в мяч. Привычка у него была забивать в дверь, как в ворота. Я не строгая, разрешала. Вот и тут – стоял-стоял да как ударил! И прямо в бидон. Молоко по всему полу… Мы потом всю жизнь вспоминали и смеялись: «Первый гол – в бидон». Годика три ему было тогда.
Первые три года жизни я провел в машине у отца. Это была «Победа», на которой отец возил председателя райисполкома. Мать уходила на работу, и единственное, куда меня можно было пристроить, это к отцу, на заднее сиденье. Может, я и мешал начальнику, но он был хороший человек и что я ему мешаю не говорил и виду не показывал. А потом начальник уехал в Москву, и отец пересел на рейсовый автобус. Больше сорока лет он работал водителем.
Володя Казаченок. 1956
Отец очень рьяно относился ко мне. Вообще нас с сестрой он никогда пальцем не тронул, но был строг. А строгость такая: поворчит-поворчит, но все равно чувствуется, что он нас любит и постоянно о нас заботится. Он мог работать для семьи день и ночь. Потом, когда я серьезно занимался спортом, он практически ни одной моей игры не пропускал.
Уже в «Зените», на одной из первых игр, помню, сломали мне что-то. И я запретил родителям приезжать на стадион. Но отец с матерью все равно втихаря приходили…
Раиса Ивановна Казаченок
Я любила смотреть, как он играет. Платком закручусь, чтоб он не узнал, через речку перебегу, на стадион, и устроюсь где-нибудь в заднем ряду. Игра заканчивается, я бегом-бегом – и домой. Прихожу, а он следом: «Ну чего, опять тебе дома делать нечего? Как ты ни прячься, я тебя все равно узнаю». И потом где-то на выезде они играли, и я по радио услышала, что он получил серьезную травму и отправлен в Москву в больницу. Я собралась и полетела. В аэропорту взяла такси. Сколько мы больниц объехали! Водитель такой хороший попался. «Вы уж, – говорит, – из машины не выходите». Сам всё ходил, спрашивал. Нашли, наконец – где-то на самом краю Москвы. Больница специальная, куда спортсменов и балерин обычно привозят. Тяжелая была травма. Он был очень подавлен.
Я родился за полгода до смерти Сталина. Хрущевскую оттепель помню по тому, как вдруг в нашем маленьком, с гулькин нос, магазинчике появилось небывалое изобилие. Заходишь – рыбы какой только нет, икра в бочках, селедки сортов шесть-семь, ветчина, колбасы немерено… Я это помню прекрасно. Мы, конечно, не могли себе ничего такого позволить. Да я и не понимал, наверное, что там – колбаса копченая или еще какая… У меня вкуса к этому не было никакого. Я любил пельмени. Когда подрос, лет чуть больше трех стало, отец не мог уже меня брать с собой, и мать чаще всего оставляла меня на соседку, тетю Марусю. Она будила, чаем поила – в общем, присматривала. Самые приятные воспоминания из детства – мать оставляла тридцать копеек на пачку пельменей. Я шел в магазин, покупал их, тетя Маруся их варила. Самый вкусный обед!