Я/Или ад
Шрифт:
— Вперед! — скомандовал сам себе Ихтеолус, решив не принимать во внимание все эти тени, мельтешения, суету, и резко полетел вперед — к световому пятну.
Серые тени вокруг тут же стали испускать свои заряды по летящему Ихтеолусу, словно пытаясь окружить его ореолом своего недовольства и злобы и, возможно, в конечном счете уничтожить его, но Ихтеолус решительно отмахнулся от них, как от несущественных ирреальных мошек или Мосек, и уверенно продолжил свой путь.
Он летел, преисполненный непонятной надежды и странного восторга; пятно света вновь начало приближаться к нему, словно заветное пристанище, в котором уставший от жизни странник
— Привет, — выскрипнул один рак, еще больше раскрывая крылья. — Помнишь меня?
— Привет, — скрипнул другой рак, наоборот складывая крылья, — Помнишь меня?
— Да, — ответил Ихтеолус. — Вы — Алиса и Аглая.
— Не-ет!!! — возмущенно заскрипели раки. — Нет!!
— Тогда вы — Адольф и Альберт, — тут же сообразил Ихтеолус.
— Да-а!!! — закивали раки с крыльями. — Да!! Ты угадал, ты все-таки угадал, молодец, начинаешь что-то понимать, угадал, короче, давай, входи!.. Вперед!
— Куда? — не понял Ихтеолус.
— Болван! — рявкнул один рак.
— Придурок! — откликнулся другой. — Ты же угадал, поэтому имеешь право войти! Давай, вперед!!
— Куда?!. — вновь спросил Ихтеолус.
— В дверь!!! — хором заскрипели раки. — Во вход!!
Ихтеолус недоуменно замешкался, вперившись в свет, становящийся все ярче и ярче, потом, наконец, кивнул и прыгнул вперед — прямо в ждущее его сияние.
Вспышка непереносимо белого огня заволокла все пылающим мигом или вечностью, и Ихтеолус возник вновь, оказавшись в тесной комнатке, стены которой были окрашены в тусклый бежевый цвет, а в центре стоял деревянный стол и два стула.
На одном стуле, за столом, сидел грязный, небритый человек в коричневом пиджаке, дырявых джинсах и кедах. На столе стояла пивная бутылка, в которой было что-то налито, и стояло два стакана. В руках этот человек держал несколько небольших листков исписанной бумаги.
— Ну, здравствуй, — сказал он, не глядя на Ихтеолуса. — Садись. Спирта хочешь? Он, правда, гидролизный, но, увы, другого нету. Помнишь меня, а?
Ихтеолус задумался.
— Ну ты, блядь, даешь!.. — усмехнулся грязный человек. Ихтеолус тут же учуял идущий от него легкий запах мочи, табака и какой-то зубной гнили. — Ты че, не помнишь меня?!. Во — люди! Ну, ебты… Ну просто охуеть от всех от вас можно!
Ихтеолус опять задумался, потом осторожно произнес:
— Ты бомж Аркадий.
— Хоп! — крикнул человек и стукнул рукой по столу. — Не совсем так, но ты меня по-другому и не запомнил бы… Молодец, бля, молодец! Но на этот раз я не бомж Аркадий, а Бог Аркадий! Понял?..
— То есть… — опешил Ихтеолус. — Это как же?..
— А вот так, — радостно заявил Аркадий. — Но я не буду вдаваться во всякие подробности, это ни к чему. Ты, наверное, хочешь узнать — кто ты, что ты, почему, отчего, в общем, всю эту муть любого существа, которая грызет его, всю жизнь, да и всю смерть, очевидно, тоже?.. Хочешь?
— Ну… — смутился Ихтеолус. — Хочу, конечно, чего греха таить!
—
Аркадий протянул Ихтеолусу исписанные листки.
— “Житие Спасителя Утада, розового богоромба…” — прочитал Ихтеолус. — Хм… Что-то я такое уже читал, но, по-моему, меня звали не так…
— Какая разница, как тебя звали, если это все равно — ты! — воскликнул Аркадий. — Ты читай, читай, а потом уж мы разберемся… Ты просто тут несколько заблудился… и мы решили оказать тебе поддержку. Во всяком случае, теперь ты можешь вернуться.
— Куда? — спросил Ихтеолус.
— Ты читай, читай.
Ихтеолус уселся поудобнее и начал чтение.
Ихтеолус родил Адольфа, Адольф родил Альберта, Альберт родил Пусси, Пусси родил Аглаю, Аглая родила Алису, Алиса родила Ларису, Лариса родила Бендера, Бендер родил Инну К., Инна К. родила Абульфакира, Абульфакир родил Гришу, Гриша родил Соломона, Соломон родил Зорро Астра, Зорро Астр родил Герр Шнобеля, Герр Шнобель родил Уссурийского, Уссурийский родил Среднерусского, Среднерусский родил Коми Патрака, Коми Патрак родил Аркадия, — и Аркадий, наконец, после долгих мытарств воплотился в Спасителе нашем Утаде.
Утад появился на свет в нашем мире, представляющем из себя бесконечную в пространстве и во времени плоскость, на которой живут розовые ромбы и ярко-желтые треугольники, которые тысячами и тысячами приходят и уходят каждый день нашей вселенной. Он был как будто обыкновенным розовым ромбом, но рождение Его уже было чудесным: ему не предшествовала обычная для этого случка какого-нибудь розового ромба с ярко-желтым треугольником; можно даже сказать, что Он явился извне, из Высшего Мира, воплотившись в нашем, чтобы спасти его и всех нас вместе с ним. Рождение Его нарушило всегда выполнявшийся до этого закон сохранения персоналий, установленный учеными, который состоит в следующем: сколько ромбов либо треугольников, приходит в наш мир — столько же и уходит, и число их вечно остается неизменным и равняется девятиста девяносто девяти тысячам девятиста девяносто девяти особям. Но Утад оказался миллионным, так как никто не ушел в тот же миг, когда Он родился, как это всегда происходит. Итак, с самого начала было ясно, что Он — не от мира сего, но явился сюда с великой целью и хорошей вестью.
Какое-то время Он вел себя точно так же, как любой обыкновенный розовый ромб нашего мира: кружился в танце с другими ромбами и треугольниками, сливался с треугольниками, то слегка целуясь с ними, то резко отскакивая, то сочленяясь вместе, образуя случку, в результате которой новый ромб или треугольник являлся в мир, а кто-то уходил, пропадая навсегда; и в праздник Он соединялся со всеми фигурами в большой двуцветный хоровод, кружась вместе с остальными в экстазе единства и счастья, преисполненный, наверное, как и все мы, великих чувств нашей всеобщности и благодарности за бытие. Ничто как будто не отличало Его от нас, пока не пришло время и Он не приступил к выполнению той Великой Миссии, с которой Он пришел к нам на вселенскую плоскость.