Я избрал свободу
Шрифт:
Поразительные и ужасные слова Молотова заставили нас окаменеть. Что должны мы были заключить из его сенсационного заявления? Фюрер, коварный и бесчестный, подлый и глупый, обрушил свой знаменитый «блитц» на страну, которая почти два года лишала себя всего самого необходимого, чтобы помочь ему покорить Европу. Мы тщательно выполняли наши обязательства. Мы поддерживали нацистов не только товарами, но и пропагандой по всему миру и дипломатическим давлением. Теперь мы получали вознаграждение.
Через несколько часов прибыл партийный оратор. Мы созвали обеденный митинг наших рабочих. Я сидел на трибуне, рядом с директором Мантуровым и секретарем заводского партийного комитета Егоровым.
После обеда мне сообщили, что начальник смены, Вадим Александрович Смолянинов не вышел на работу и что до него нельзя было дозвониться. Я взял трубку и набрал его номер.
— «Это квартира Смолянинова?» спросил я.
— «Бывшая квартира Смолянинова», сухо ответили мне.
— Пожалуйста, попросите к телефону Вадима Александровича».
— «Кто говорит?»
— «Говорит заместитель главного инженера его завода».
— «Его здесь нет и больше не будет».
— «Кто говорит? Я говорю официально».
— «Я тоже говорю официально, это представитель НКВД».
Я положил трубку. Итак, мой друг Смолянинов был арестован! Какой трагический конец для революционной карьеры! Опытный инженер и образованный человек, Смолянинов принимал активное участие в революции и был личным секретарем Ленина. Позже он был начальником канцелярии Совнаркома, начальником строительства Магнитостроя, председателем советской торговой делегации в Соединенных Штатах, директором Гипромеза. Коротко говоря, он был значительной фигурой в советском режиме.
Однако, во время большой чистки он был исключен из партии и понижен до помощника мастера на нашем заводе. С течением времени, этот бывший секретарь Ленина был повышен до должности мастера и сменного начальника. Недавно он был восстановлен в партии. Его единственный сын, сержант Красной армии, был на фронте. Сейчас Смолянинов был арестован.
Он был только первой жертвой беспощадного террора военного времени, которая стала мне известной. В последующие дни десятки других лиц вокруг меня исчезли. Задолго до этого, один приятель из НКВД сообщил мне, что в случае войны все «опасные элементы» будут убраны. В каждом селе и в каждом городе были составлены черные списки: сотни тысяч людей должны были быть взяты под стражу. Он не преувеличивал. Ликвидация «внутренних врагов» была единственной частью наших военных усилий, которая работала быстро и продуктивно в первую, ужасную фазу борьбы, это была чистка тыла в соответствии с разработанным заранее планом, по приказу самого Сталина.
Несколько лет спустя, в Америке, я слышал поразительную глупость — которой верили даже интеллигентные американцы — что в России, якобы, была «пятая колонна», и потому-то кровавые чистки мудро искореняли всех «изменников». Я читал этот очевидный абсурд в странной, полуграмотной книге бывшего посланника Джозефа Дэвиса, в легкомысленных писаниях других, которые считались экспертами в этом вопросе, несмотря на глубокое невежество в отношении природы сталинского режима и сталинской политики. Я мог только поражаться успеху этой детской пропаганды очевидно экспортированной Москвой.
Я говорю «экспортированной» потому, что внутри России правительство заняло совершенно противоположную позицию. Оно настаивало, что народ был переполнен агентами пятой колонны. С самого первого дня пресса, радио и ораторы требовали смерти мнимых внутренних врагов, шпионов, дезорганизаторов, распространителей слухов, вредителей, фашистских агентов и НКВД откликался на этот вой массовыми арестами
Варварство коллективизации, умышленный голод 1931—33 гг., невообразимые жестокости годов чистки оставили глубокие следы. Едва ли была хоть одна семья, которая бы не понесла потерь от наступления режима на народ. Сталин и его помощники не беспокоились о нашей преданности России; они беспокоились, и с полным основанием, о нашей преданности им самим. Может быть, в своих кошмарах, они видели как двадцать миллионов рабов прорываются в ярости сквозь стены и колючую проволоку, чтобы отомстить.
Во всяком случае, беспощадное подавление потенциальной оппозиции занимало первое место в планах правительства. Оно преобладало над мерами военной обороны. Советские граждане немецкого происхождения, хотя бы и в очень отдаленных поколениях, были арестованы почти до последнего человека. Все население республики немцев Поволжья, почти полмиллиона человек, было выселено из района, где оно проживало почти от времен Екатерины Великой и рассеяно по Сибири и Дальнему Востоку. Затем пришла очередь поляков, балтийцев и многих других национальностей, которых не беспокоили до войны. Изоляторы и лагеря принудительного труда были набиты новыми миллионами. Наши повелители вели себя как испуганная стая волков.
Через несколько дней после начала войны в Москве были учреждены «военные трибуналы», возглавляемые бывшим председателем городского суда, товарищем Васневым. Подотделы этого нового орудия террора были рассеяны по всей столице и ее пригородам. То же самое было и в других городах. Все поры советской жизни были пронизаны этой организацией, снабженной чрезвычайными полномочиями для арестов, секретного судопроизводства и вынесения смертных приговоров. Были специальные железнодорожные трибуналы, трибуналы речного транспорта, армейские трибуналы — всенародная свора охотников за черепами под началом НКВД, облеченная задачей вылавливать непокорных. Совершенно очевидно, что режим был в состоянии паники.
Задачи новой институции, дополнявшей, но не исключавшей всех имевшихся орудий подавления и преследования, были изложены самим Сталиным через двенадцать дней после начала вторжения:
«Мы должны организовать беспощадную борьбу против всех дезорганизаторов тыла, дезертиров, паникеров, трусов, распространителей слухов… Необходимо немедленно передавать в суды военных трибуналов всех тех, кто своей трусостью и паническими настроениями препятствует обороне страны, независимо от того, кто бы они не были».
Откуда этот дикий страх правителей страны, так недавно «об'единенной» чистками, так часто именовавшейся «монолитной». Разве это определение самим Сталиным всей страны, как скопища непокорных, не было само «паникерством» громадного масштаба? Очевидно внутренние враги были слишком многочисленны даже для сотен тысяч ищеек НКВД, раз было нужно создавать новые трибуналы. Как это могло случиться в стране, распевавшей гимны «счастливой жизни» под «солнцем сталинской конституции»?
Может быть господа Дэвисы и Дюранты могут ответить на эту загадку. Но слушая хриплые угрозы Сталина, произносимые с его грузинским акцентом, я знал, что они не подходили к картине страны, очищенной от изменников в океанах крови. И дела, которые за этим последовали, говорили еще больше, чем даже слова Сталина.