Я изменилась навсегда

Джоли Анджелина

Здесь дети хватают тебя за руки и идут с тобой, улыбаясь и напевая. У них нет ничего. Они в рваной грязной одежде. И они улыбаются.

Я только что вернулась в свой номер, где ночую. Вымыла лицо и руки. Долго смотрела на руки.

Позже в этот же день я отправилась в лагерь для потерявших конечности, где было много перемещенных лиц, поддерживаемых другими неправительственными организациями.

Последние несколько минут я, находясь там, просто держу в руках ручку.

Я не знаю, что писать.

Хотя нет, знаю. Я зла. Я ненавижу людей, сделавших это. Я ненавижу, что страдают все. Инвалиды, беженцы, перемещенные лица, люди, живущие в разрушенных войной деревнях, – все. Так много пытающихся выжить, в то время как те, кого они любили, были искалечены или убиты. Никто не живет так, как жил до ОРФ (повстанческая армия, которая позже развилась в политическую партию. – Прим. ред.). Я не понимаю, как это может продолжаться. Как моя страна может заявлять, что идет на помощь всем нуждающимся странам, когда все здешние люди проживают каждый день, зная, что нет справедливости, нет возмездия, нет настоящего мира.

И как вы можете говорить этим беженцам начать снова строить свою жизнь, когда они уверены, что повстанцы просто-напросто снова ее разрушат?

Мужчина рассказал мне историю о том, как он потерял руку (от локтя). «Потерявшие конечности – счастливчики. Мы остались живы, но не все – многие умерли от потери крови или инфекции».

Самым молодым инвалидом, с которым я познакомилась, была годовалая девочка. Ей было три месяца, когда ей отрезали руку и изнасиловали ее мать.

Так много людей.

Молодой мужчина, с которым я немного посидела, рассказал мне свою историю. Он был бизнесменом. «Я сплю на полу. У меня недостаточно еды. Я благодарен за то, что остался жив, но я никогда не смогу вернуться домой. Как я снова смогу начать торговать?»

У него был взгляд, который я никогда не смогу забыть: потрясенный, отчаявшийся, травмированный.

Мужчина без кистей рук понимал, что я здесь для того, чтобы попытаться помочь. Меня представили как женщину из Америки, которая находится здесь, чтобы собрать информацию и рассказать в США.

Еще никогда в жизни я так не желала добиться успеха.

Мужчина без кистей протянул руку и улыбнулся мне. Я пожала его запястье.

Мне неловко было находиться среди таких смелых людей.

Ужин в доме УВКБ

Этим вечером на ужин были рыба и салат.

Это было большой роскошью. Я была благодарна, но с трудом могла есть. Я чувствовала себя такой опустошенной.

К нам присоединились личные охранники. Два с половиной часа мы обсуждали проблемы. Каждый рассказывал о тех проектах, которыми занимается, или о важных событиях, свидетелем которых стал.

Обсуждалось очень многое (слишком многое для того, чтобы я смогла это записать), и все было задокументировано сотрудниками УВКБ.

Мужчина из Иордании сказал: «С любовью и толерантностью

возможно все».

Это такое прекрасное чувство – сидеть с разными сотрудниками со всего мира: разного возраста, пола, национальности. И все по разным причинам начали работать с УВКБ.

Некоторые сотрудники УВКБ сами когда-то были беженцами.

Они говорили о мальчике, которого я видела в транзитном центре Джуи. Кто-то прокомментировал:

– Мальчик с умиротворенным лицом.

– Может быть, это была не огнестрельная рана.

– Может быть, он очень сильно упал.

Одна женщина сказала: «Он не выкарабкается».

Это не должно было бы удивить меня, но я удивилась.

Некоторые обитатели лагерей умрут без должного лечения в больнице. Нам нужны согласования из Женевы (УВКБ). Все это занимает время.

Мне объяснили, что в лагерях есть другие жертвы, случаи которых часто не обсуждаются. Я никогда не читала и не слышала о том, что они открыли мне. Многих беженцев заставляли калечить людей. С ружьем, приставленным к их голове, или с ножом, приставленным к их боку. Им давали ржавые клинки или острое стекло. Их заставляли отрезать кисти, ступни или целиком руки и ноги людям, которых они знали, очень часто – членам семьи.

Эти люди сходят с ума. Они больше не способны действовать. Во многих случаях они просто не могут жить с чувством вины. Психологическое консультирование для них почти совершенно недоступно. Едва-едва хватает средств для физического выживания, что уж говорить о помощи в их психическом и эмоциональном восстановлении.

Я могу видеть, как беженцы изо всех сил стараются заботиться друг о друге.

Я хочу написать что-нибудь до того, как отправлюсь спать. Но я не могу. Я шокирована.

Вторник, 27 февраля

Громкий стук в дверь разбудил меня. Семь утра. Сегодня я уставшая. Я волновалась, что мне будут сниться беспокойные сны. Так что я рада, что так крепко спала. Мне вообще ничего не снилось.

Около двух с половиной часов я сидела в кабинете, получая информацию и знакомясь с людьми, чтобы узнать о разных организациях.

Сегодня мы встречаем корабль, на котором беженцы возвращаются в Сьерра-Леоне. Потом мы повезем их в лагерь рядом с Кенемой, который станет их новым домом.

Корабль опаздывал. Наконец, послышался призыв: «Время отправляться!» Я схватила свой рюкзак. Прошло еще полчаса. Нам дали небольшую сумку с основным снаряжением для кемпинга. «На случай, если автомобиль сломается…»

Все утро наш автомобиль ремонтировали в автомастерской. Это трудно назвать автомастерской. Автомобиль до сих пор не готов.

Все здесь занимает слишком много времени. Регистрация сошедших с корабля беженцев тоже заняла некоторое время.

На причале были многие правительственные и неправительственные организации, по три или четыре человека от каждой группы.