Я, Клавдий
Шрифт:
Поллион:
– Верно, мой повар слишком хорош. В следующий раз я одолжу у тебя твоего, а заодно и несколько дюжин так называемого фалернского вина, и тогда получу действительно искреннюю критику.
Сульпиций протестующе поднял руку:
– Друзья мои, вы переходите на личности.
Ливий уже шел к дверям. Но Поллион усмехнулся, глядя на удалявшуюся спину, и громко сказал, чтобы тот услышал:
– Порядочный человек Ливий, у него есть только один недостаток: болезнь под названием "падуаница".
Ливий тут же остановился и обернулся к нам:
– Чем тебе не угодила Падуя? Я не желаю слышать
Поллион объяснил мне:
– Ливий там родился. Где-то в северных провинциях. У них есть знаменитый горячий источник, обладающий удивительным свойством. Падуанца всегда можно узнать. Благодаря купанию в этом источнике и тому, что они пьют из него воду, - мне говорили, будто жители Падуи делают и то и другое одновременно, - падуанцы верят всему, чему хотят верить, причем так горячо, что убеждают в том и других. Именно благодаря этому падуанские товары славятся на весь мир. Одеяла и ковры, которые там делают, не лучше, чем в других местах, по правде говоря, даже хуже, так как шерсть у тамошних овец желтая и грубая, но для падуанцев она - белая и мягкая, как гусиный пух. И они убедили весь мир в том, что это так.
Я сказал, подыгрывая ему:
– Желтые овцы! Вот диковина! Откуда у них такой цвет?
– Откуда? От воды в источнике. В ней есть сера. Все падуанцы желтые. Взгляни на Ливия.
Ливий медленно подошел к нам:
– Шутка шуткой, Поллион, и я на шутки не обижаюсь. Но мы затронули серьезный вопрос, а именно: как следует писать историю. Возможно, я допустил ошибки. Какой историк может их избежать? Но я, во всяком случае, если и искажал истину, то не сознательно, в этом ты меня не обвинишь. Да, я с радостью включал в свое повествование легендарные эпизоды, взятые из более ранних исторических текстов, если они подтверждали основную тему моего труда - величие древнего Рима; пусть они уклонялись от правды в фактических подробностях - они были верны ей по духу. Когда я наталкивался на две версии одного и того же эпизода, я выбирал ту, которая ближе моей теме, и я не буду рыться в этрусских гробницах в поисках третьей, которая, возможно, противоречит двум первым, - какой в этом толк?
– Это послужит выяснению истины, - мягко сказал Поллион.
– Разве это так мало?
– А если истина окажется в том, что наши почитаемые всеми предки на самом деле были трусы, лгуны и предатели? Тогда как?
– Пусть мальчик ответит на твой вопрос. Он только вступает в жизнь. Давай, мальчик.
Я сказал первое, что пришло в голову:
– Ливий начинает свою "Историю", сетуя на современную порочность и обещая проследить постепенный упадок нравов, по мере того как Рим все больше богател благодаря завоеваниям. Он говорит, что с самым большим удовольствием будет писать первые главы, так как сможет при этом закрыть глаза на пороки наших дней. Но, закрывая глаза на современные пороки, не закрывал ли он их иногда и на пороки древних римлян?
– Что же дальше?
– спросил Ливий, прищуриваясь.
– Дальше?
– замялся я.
– Возможно, между их пороками и нашими не такая большая разница. Возможно, все дело в поле деятельности и возможностях.
Поллион:
– Другими словами, мальчик, падуанец не сумел заставить тебя увидеть желтую от серы шерсть белоснежной?
Я чувствовал себя очень неловко.
–
– О да,- улыбнулся Поллион.
– То же самое сказал старик из Кадиса. Но, как и он, ты чуть-чуть разочарован, да? Ларс Порсена, Сцевола и Брут стали у тебя поперек горла.
– Это не разочарование, не в этом дело. Теперь я вижу, хотя раньше об этом не задумывался, что есть два различных способа писать историю: один - чтобы побуждать людей к добродетели, другой - чтобы склонять их к истине. Первый путь - Ливия, второй - твой, и, возможно, они не так уж непримиримы.
– Да ты настоящий оратор!
– восхищенно сказал Поллион.
Сульпиций, который все это время стоял на одной ноге, держа ступню другой в руке, как он обычно делал, будучи взволнован или раздражен, и закручивал в узлы бороду, теперь подвел итог всей беседы:
– Да, у Ливия никогда не будет недостатка в читателях. Людям нравится, когда превосходный писатель побуждает их к древним добродетелям, особенно если им тут же говорят, что в наше время, при современной цивилизации, таких добродетелей достичь невозможно. Но историки-правдолюбцы - гробовщики, которые обряжают труп истории (как выразился бедняга Катулл в своей эпиграмме на благородного Поллиона), - люди, запечатлевающие в своих записях лишь то, что произошло на самом деле, могут иметь аудиторию, только если у них есть превосходный повар и целый погреб вина с Кипра.
Его слова привели Ливия в ярость. Он сказал:
– Это пустой разговор, Поллион. Родня и друзья юного Клавдия всегда считали его придурковатым, но до сегодняшнего дня я не соглашался с общим мнением. Я с удовольствием отдам тебе такого ученика. А Сульпиций может совершенствовать его придурь. Он для этого самый подходящий человек в Риме.
И затем выпустил в нас парфянскую стрелу:
– Et apud Ароllinem istum Pollionis Pollinctorem diutissime polleat.
Что значит, хотя по-гречески каламбур пропадает: "Так пусть ваш Клавдий там и процветает, где Поллион искусство в гроб кладет!" И, громко ворча, вышел.
Поллион весело крикнул ему вслед:
– Guod certe pollicitur Роlliо. Pollucibiliter pollebit puer. ("Одно лишь Поллион вам обещает: что мальчик в самом деле расцветет").
Когда мы остались вдвоем - Сульпиций ушел искать какую-то книгу, - Поллион принялся расспрашивать меня.
– Кто ты, мальчик? Тебя зовут Клавдий, не так ли? Судя по всему, ты из хорошего рода, но я не знаю тебя.
– Я - Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик.
– Святые боги! Но Ливий прав, тебя считают дурачком.
– Да. Родные стыдятся меня, ведь я заикаюсь и хромаю и к тому же часто болею, поэтому я очень редко появляюсь на людях.
– Дурачок! Да ты один из самых одаренных юношей, каких я встречал за многие годы.
– Вы очень добры.
– Отнюдь. Ты хорошо поддел старика Ливия с Ларсом Порсеной. У Ливия нет совести, если говорить по правде. Я все время ловлю его не на том, так на другом. Я как-то спросил его, очень ли ему трудно находить нужные ему медные таблички среди беспорядка, царящего в государственном архиве. "Ничуть", - ответил он. Оказалось, что он ни разу туда не заглянул, чтобы проверить хоть один факт! Скажи, почему ты читал мою "Историю"?