Я куплет допою... (песни для кино)

Высоцкий Владимир Семенович

После этого я решил, что больше такого играть не буду. Но не тут-то было. Начался фильм, который назывался «713-й просит посадки». В этом фильме я играл роль американского солдата морской пехоты и тоже приставал к чужой девушке, а отомстить за это мне должен был актёр Отар Коберидзе. Он человек здоровый, восточный, темпераментный, у него глаз горит дурным огнём,- думаю: «Убьёт!» И говорю оператору: «Ещё два дубля и я дам дуба!» Но всё-таки остался жив. Только после этих вот начальных фильмов я теперь смотрю сценарии: кто кого бьёт. Потому что сначала надо разобраться, потом соглашаться.

Ну,

потом я играл ещё несколько ролей, которые не хочется вспоминать. Честно говоря, это было сделано из-за интереса к кинематографу, из-за тщеславия, из-за денег... Это «Увольнение на берег», «Штрафной удар», «Стряпуха»...

В «Стряпухе» я играл роль тракториста Пчёлки. Там у меня была неудача с пением (я впервые в кино пел). Пришёл я смотреть фильм. Вдруг – батюшки мои! – разговариваю я своим хриплым голосом, нормальным, грубым, и вдруг выхожу с гармошкой и пою «Две подружки, две...» - и вот таким тенором, даже выше немного, меня переозвучили. Аж народ в зале передёргивается: ясно, что поёт другой человек.

Ещё я сыграл роль такого «голубого героя» в фильме «На завтрашней улице». Сейчас вспоминаю – даже смешно мне: как я мог при моём характере сыграть такого хорошего человека, даже до противности хорошего. Он – бригадир, его все любят. А живёт он в палатке, хотя она течёт, у него мебель гниёт, дети кашляют, жена плачет... А он говорит: «Не надо мне квартиру – другим нужнее!»

Я не хотел играть эту роль, просил сценариста переменить что-нибудь – таких людей не бывает. Вообще неинтересно играть людей, покрашенных одной – белой или чёрной – краской. У каждого человека всегда есть черты и такие, и такие. И всегда интересно сыграть живого человека. А зритель наш избалован хорошими картинами, хорошими образами, настоящими людьми: он сразу понимает, где правда, а где неправда.

А потом, наконец, мне повезло – и я был приглашён в фильм, который называется «Я родом из детства». Эта картина для меня памятна тем, что впервые мне заказали песни для фильма – и я написал их: и музыку и текст. И с тех пор так повелось, что почти в каждой картине я пишу песни – иногда сам их пою, иногда – другие...

Раньше очень часто, приглашая сниматься, мне предлагали, чтобы я там что-нибудь пел. Я соглашался, пел чужие песенки и свои, но в основном всегда это были вставные номера такого типа: «А вот тут, кстати, случайно гитара – ну-ка, дай чего-нибудь я спою». Беру, значит, играю, напеваю какие-то куплеты и так далее. Потом стал писать песни специально для своего героя, для персонажа, которого играю,- по простым соображениям: роли часто бывали плохие, а споёшь песню – глядишь, и получше запомнят зрители. Потому что, как выяснилось, песня никогда не ухудшает, а только улучшает изображение.

Потом я стал писать песни для других персонажей, даже не участвуя в фильмах. Но иногда это не получается, и... делаешь стилизацию – в общем, я их даже в концертах никогда не исполняю. И я всегда это делал с удовольствием. Потом мне очень многие люди отсоветовали: «Не надо этого делать». Но так как у меня не так много аудиторий, то мне жалко: мне бы хотелось, чтобы как можно больше людей услышали мои песни с экрана – поэтому я соглашался на это. Но я уже

тогда старался петь так, чтобы они не были вставным номером, а имели ещё какую-то другую нагрузку: чтобы эта песня каким-то образом – третьим, четвёртым боком – воздействовала на ситуацию, усиливала её или давала ей другой смысл.

Теперь я стараюсь писать песни в картину так, чтобы сам потом мог спеть её в любом выступлении, чтобы у неё был свой сюжет или какая-то своя идея, даже отстранённая от сюжета фильма, чтобы она шла в параллель с кинематографическим действием или даже за экраном, а не принадлежала только тому зрелищу, в которое она вставлена. Если я сам снимаюсь,- я сам пою свои песни с экрана, а если пишу их для кого-то другого, то пусть лучше они звучат за кадром, - чтобы я их сам пел.

Я РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА 1966

В этой картине я играл капитана-танкиста. Седой, искалеченный человек в свои тридцать лет возвращается домой, полгода пролежав в госпитале. Пришёл, открыл дверь – мебели нет, всю сожгли в печке во время войны. И только запылённая гитара висит на стене, кто-то её пожалел. Он берёт эту гитару и поёт всевозможные песни: среди них и «Братские могилы» и «Звёзды», и «Песня о госпитале», которая выпала из картины из-за того, что убрали весь эпизод. А потом вдруг инвалид на рынке моим голосом пел «Штрафные батальоны»...

И получилось, что два образа – образ, который я играю на экране, и кто я есть на самом деле, - слились вместе.

Это удивительная по настроению картина. И я писал туда песни – вы представляете себе! Я, никогда не воевавший человек, писал песни в картину, где не было ни одного грамма лжи. (1970 – 1976)

Песня о госпитале

Жил я с матерью и батей

На Арбате - здесь бы так!
–

А теперь я в медсанбате -

На кровати, весь в бинтах...

Что нам слава, что нам Клава -

Медсестра - и белый свет!..

Помер мой сосед, что справа,

Тот, что слева, - ещё нет.

И однажды, как в угаре,

Тот сосед, что слева, мне

Вдруг сказал: «Послушай, парень,

У тебя ноги-то нет».

Как же так? Неправда, братцы, -

Он, наверно, пошутил!

«Мы отрежем только пальцы» -

Так мне доктор говорил.

Но сосед, который слева,

Всё смеялся, всё шутил,

Даже если ночью бредил -

Всё про ногу говорил.

Издевался: мол, не встанешь,

Не увидишь, мол, жены!..

Поглядел бы ты, товарищ,

На себя со стороны!

Если б был я не калека

И слезал с кровати вниз -

Я б тому, который слева,

Просто глотку перегрыз!

Умолял сестричку Клаву

Показать, какой я стал...

Был бы жив сосед, что справа, -

Он бы правду мне сказал!..

1964