Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания

Велихов Евгений Павлович

Наши знакомые довольно неожиданно убедили мою жену начать музыкальное образование младших детей. Наталья имеет неплохой слух и разбирается в музыке. А я ещё в юности честно пытался приобщиться к музыкальной культуре, упорно ходил в консерваторию, слушал пластинки классиков, читал книги, но практически ничего существенного не достиг. Так и остался на уровне песен А. Вертинского, А. Галича, Б. Окуджавы, В. Высоцкого, Татьяны и Сергея Никитиных и их последователей…

У младшего сына обнаружили музыкальный слух, и жена вместе с ним и дочерью отправилась к выдающемуся педагогу-музыканту Анне Даниловне Артоболевской.

Анна Даниловна посадила трёхлетнего Павла за рояль и в свойственной ей доброжелательной манере начала увлекательный рассказ о чудесном мире музыки. Рассказ она сопровождала небольшими пьесками, характеризующими различных животных и др. После небольшой сказки про чижика Анна Дмитриевна попросила Павла «покормить птичку фасолью», т. е. показать на клавиатуре, где находятся нотки «фа» и «соль». Павел, недолго думая, заявил, что «чижик не голодный и есть не хочет», потом спрыгнул со стула и спрятался под роялем. В результате музыкой начала заниматься дочь. Она окончила музыкальную школу и музыкальное училище при Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского. Это был титанический труд и для неё, и для матери на полтора десятка лет. Наташа стала профессиональным музыкантом, но затем резко забросила музыку и поступила в Московскую государственную юридическую академию. Получив диплом юриста, родила великолепных двойняшек — моих внучек Вету и Катю — и посвятила себя их воспитанию и образованию. Теперь Вета прекрасно играет на рояле, а Катя — на гитаре. Девочки с удовольствием занимаются танцами и вокалом. Павел же самостоятельно освоил гитару, позже брал частные уроки и теперь замечательно играет и поёт на наших семейных праздниках вместе с девочками, Наташей, которая восстановила форму, и зятем, выступающим в качестве второго гитариста-вокалиста и конферансье. Так, в третьем поколении семья стала музыкальной, и, кто знает, может быть, из этого выйдет что-то путное.

Моё участие в оборонных проектах привело ещё к одному неожиданному результату. Руководителем работ по противоракетной обороне был назначен ученик А. А. Расплетина А. Г. Басистов, талантливый инженер и практический учёный. Я был вовлечён в эту деятельность как вице-президент Академии наук. У А. Г. Басистова появилась идея использовать для ПРО космический эшелон малых ракет. Потом эта идея появилась у Э. Теллера и вошла в проект Стратегической оборонной инициативы Р. Рейгана. А. Г. Басистов проконсультировался с известным конструктором В. Н. Челомеем, который сразу же перехватил эту идею, не очень удачно объединив её со своей идеей минишаттла и противопоставив «Бурану» — большому космическому кораблю типа американского «Шаттла», разрабатываемому после смерти С. П. Королёва его преемником академиком В. П. Глушко.

С этой проблемой он пошёл к Л. И. Брежневу. Леонид Ильич назначил комиссию под руководством ещё одного ученика А. А. Расплетина — В. М. Шабанова, который стал в это время зам. министра обороны по вооружению. Вот в эту комиссию от Академии наук я и попал. Мы довольно быстро разобрались, что данная идея по техническим причинам невыполнима: такой флот ракет неспособен остановить массовую атаку баллистических ракет. В. Н. Челомей был человеком энергичным и амбициозным. При Н. С. Хрущёве он имел большую силу (замом у него тогда работал сын Хрущёва Сергей) и при Л. И. Брежневе не собирался сдавать позиции.

Приближалась заключительная стадия работы комиссии, и он пригласил меня к себе на дачу, которая находилась рядом с Жуковкой. Стол был уставлен не очень привычными по тем временам заграничными напитками, играла цветомузыка, в общем, сцена была солидно подготовлена. Началась обработка. В. Н. Челомей предложил мне сделку: я поддерживаю его идею, а он идёт к Брежневу и предлагает моего старика — академика А. П. Александрова — снять, а меня назначить президентом Академии наук. Я ему возразил, что выбор президента —

это одно дело, а неспособность системы решить поставленную задачу — совсем другое, и одно с другим никак не связано. Дальше пошёл долгий разговор с обильной выпивкой. Разошлись мы «на бровях», но ни с чем.

На улице нас ждали машины. Мой водитель утверждал, что я особенно не пью, а челомеевский — что тому врачи запрещают. Тут, к их общему удивлению, нас вынесли и уложили в машины. Водитель отвёз меня в мою баню, благо рядом. Дома меня ждал Сергей Капица, хотел со мной поговорить. Мой старший сын пошёл в баню, посмотрел на меня и сообщил ему: «Разговаривать не может, приходите в следующий раз».

Наутро я отоспался и быстро пришёл в себя. Видимо, накануне долго гулял по морозу с младшим сыном, и в крови было много кислорода. Позвонил В. Н. Челомею. Мне сообщили, что он находится в реанимации в цековской больнице на ул. Грановского. Там он пробыл довольно долго. Решение комиссии было отрицательным, и наши отношения вконец расстроились. В. Н. Челомей обвинил меня в предательстве Родины и рассорил с влиятельным тогда членом Политбюро Г. В. Романовым из Ленинграда. На меня стали собирать компромат, но началась новая эпоха — эпоха М. С. Горбачёва.

Последствия работы комиссии были двоякие: с одной стороны, удалось предотвратить дорогую и опасную авантюру, с другой — я оказался хорошо подготовленным к Стратегической оборонной инициативе Р. Рейгана, и это позволило быстро и эффективно на неё отреагировать. Но об этом далее.

В Академии я начал втягиваться в международную деятельность. Сначала — по инициативе H. Н. Иноземцева, который привлекал меня для подготовки предложений для ЦК в связи со съездами и подобными событиями. Он с советской стороны возглавлял межакадемическую Комиссию по стратегическим проблемам с Национальной академией наук США. В условиях новой американской администрации Р. Рейгана она осталась практически единственным мостом общения по вопросам контроля над вооружениями между СССР и США. Пакгоушская конференция и другие формы потеряли былое значение, в том числе и из-за потери таких активных учёных, как Л. А. Арцимович, М. Д. Миллионщиков и др.

После смерти H. Н. Иноземцева я возглавил эту комиссию с советской стороны. С американской — в неё входили такие влиятельные учёные, как Марвин Голдбергер (председатель), Поль Дотти, Вольфганг Пановский из Стенфорда, Дик Гарвин из «IBM», проектировавший в своё время первую американскую водородную бомбу, и ряд других учёных из военно-промышленного комплекса. Мы договорились о приоритетах и выбрали самые острые проблемы, угрожающие взаимной безопасности наших стран: прекращение ядерных испытаний, угроза противоспутникового оружия и размещение оружия в космосе, прекращение производства оружейных ядерных материалов.

В это же время Папа Римский, обеспокоенный возросшей угрозой ядерного конфликта, обратился ко всем главам ведущих держав с предложением обсудить возникшие проблемы в Папской Академии наук. От СССР туда отправили меня. Известный учёный и общественный деятель Италии Нино Зикики организовал в Сицилии, близ Траппани, в маленьком старинном городе Эриче Центр по теоретической физике имени Э. Майорана и в нём семинар по проблемам ядерной войны. На этот особый семинар были приглашены такие видные учёные, как Эдвард Теллер, Поль Дирак, Пётр Капица, Юджин Вигнер и многие другие.

В это горячее время я познакомился с Виктором Вайскопфом — первым директором ЦЕРНа, Франком Прессом — президентом Академии наук США, помощником Президента США по науке и известным геофизиком, а также многими другими деятелями, связанными с проблемами контроля над ядерными вооружениями. Я начал активное сотрудничество с Федерацией американских учёных, её президентом Френком фон Хиппелем и директором Джерми Стоуном. Эти знакомства и совместная деятельность, продлившиеся практически всю жизнь, сильно повлияли на меня.