Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания

Велихов Евгений Павлович

То же самое произошло и с проектом модернизации нашей судостроительной промышленности, который предлагал известный банкир Брюс Раппопорт. Я организовал ему встречу с М. С. Горбачёвым. В то время в СССР было трудно с мясом, и я просил Брюса привести на своём самолёте из Женевы консервы для моих собак. Встретились на Ивановской площади в Кремле, один ящик переложили в багажник моей машины, а второй он потащил к М. С. Горбачёву. «Что там у тебя? — спрашиваю. „Швейцарские часы“, — говорит. Я ему: А ты уверен, что не собачьи консервы?» Его прошиб пот. Вскрыли ящик прямо на площади, там оказались часы. Пришли к Горбачёву он, как обычно, начал рассказывать, какая великая страна СССР, какие у неё природные и интеллектуальные ресурсы и какое блестящее будущее. Говорит, говорит, никак

не может закончить. Брюс явно заскучал. «Можно, — спрашивает, — я Вам еврейскую историю расскажу?» Михаил Сергеевич слегка оторопел, но согласился. «У еврея умерла жена. Когда ее похоронили и все разошлись, к скорбящему мужу подошел раввин и стал его успокаивать: „Ну, пройдёт год, два — утешишься…“ Год, два, — говорит еврей. А что я буду делать сегодня ночью?»

Вот так и мы остались со своим блестящим будущим… Политическая деятельность в ЦК и Верховном Совете была для меня небезынтересна, но большой пользы никому не принесла.

Началась эпоха распада. Я заметил, что когда становится совсем плохо, я оказываюсь востребованным властью. М. С. Горбачёв пригласил меня в Президентский Совет. В это время я уже был обеспокоен судьбой Академии и Курчатовского института. Ко мне пришли академики А. А. Гончар и Л. Д. Фаддеев и поделились своими опасениями. Мы решили, что Академии надо присвоить статус Российской, так как союзная Академия, по существу, ею и является, а в каждой республике есть своя. В это время над созданием новой Российской Академии работали Р. И. Хазбулатов и В. А. Коптюг с Г. А. Месяцем, рассчитывая, что в новой Академии они будут играть ведущую роль. М. С. Горбачёв был категорически против передачи Академии в Россию; у Г. И. Марчука были плохие отношения с Б. Н. Ельциным; Президиум был разделён — многие думали о своей выгоде и дележе наследства. Всё-таки нам удалось мобилизовать достаточную поддержку, в том числе и в лице главного учёного секретаря И. М. Макарова. На общем собрании Академия решила обратиться к Б. Н. Ельцину.

В это время Российская Академия спешно готовилась к организационному собранию. Выборы уже прошли, и Президентом был избран Ю. С. Осипов. Он занимал очень конструктивную позицию по отношению к АН СССР, и мы договорились об объединении двух Академий в одну — Российскую Академию наук. Но он был далеко не единственным игроком. Если бы Российская Академия успела организоваться как самостоятельная организация, это был бы конец великой российской академии и началась бы гражданская война, как во многих других культурных учреждениях. Я переговорил с Б. Н. Ельциным, и он дал согласие на новый статус Академии.

Нужно было срочно подписать Указ. Я позвонил Б. Н. Ельцину, кто-то, наверное, А. Коржаков, взял трубку и сказал, что сегодня Борис Николаевич этим заниматься не может, так как завтра улетает в Германию. Я попросил узнать, можно ли встретиться завтра с ним в аэропорту, и получил положительный ответ.

Но проект Указа был у Г. Э. Бурбулиса, который в это время исполнял обязанности Председателя правительства России. Приехав на Старую площадь, где располагалось правительство, я попытался попасть к Г. Э. Бурбулису. Он был занят с какими-то монахами и другими странными людьми. Наконец, вышел и направился в зал заседаний Секретариата ЦК. Что делать? Выручил И. М. Макаров. «Иди туда!» — решительно сказал он, показав на дверь, где шло заседание, и буквально втолкнул меня вовнутрь. Члены правительства слегка удивились, когда я подошёл к Бурбулису и попросил отдать бумаги. Сначала он стал возражать, но потом все же завизировал их и вернул мне. Попробовал бы я такое вытворить при Косыгине!

На следующий день во «Внуково» Б. Н. Ельцин подписал два Указа: о переходе под юрисдикцию Российской Федерации Академии наук и Курчатовского института. Курчатовский институт при своём рождении напрямую подчинялся правительству, Первому Главному управлению. Затем при А. П. Александрове он перешёл под управление Средмаша, 16-го Главка. По Указу Б. Н. Ельцина мы стали

опять подчиняться Премьеру, о чем В. С. Черномырдин с удивлением узнал, когда через пару лет приехал первый раз в Институт. Позже нас подчинили Роснауке, а теперь, благодаря М. В. Ковальчуку, новому директору Курчатовского Института по Указу Президента мы опять становимся независимыми.

Как всегда, в конце августа состоялся традиционный семинар в Эриче. На этот раз нас ждал сюрприз — ГКЧП. В посольстве, куда я сразу же позвонил, дали довольно смутное объяснение тому, что происходит. Основным источником информации стало телевидение. Наша делегация, естественно, раскололась. Моя жена с дочерью и младшим сыном, которые были со мной в Италии, сразу же примкнули к демократам. Академик И. М. Халатников, как всегда, обо всём «знал» первым: «Горбачёв уже арестован и расстрелян!» К нам примкнули наши друзья, и мы послали обращение к Джулио Андреотти в поддержку М. С. Горбачёва.

Мне было ясно, что я, как член Верховного Совета, должен вернуться в Москву. Но в то же время, исходя из исторического опыта, мы полагали, что ничего хорошего дома нас не ждёт, поэтому стали пристраивать наших детей. Сразу же откликнулся А. Тривелпис из Окриджа и мгновенно оформил приглашение. В этот момент по телевизору показали заседание ГКЧП, и я понял, что у этого «комсомольского детского сада» вряд ли что-либо выйдет. Начала раскручиваться известная история провала ГКЧП. Вернулись в Москву. Как я уже писал, всегда в момент катастрофы я оказываюсь нужным властям. М. С. Горбачёв пригласил меня в Президентский Совет, и главной моей заботой стало спасение Академии и Курчатовского института.

Наступила новая эра — смутное время Президента Б. Н. Ельцина. Всё вокруг зашаталось. Получив свободу, Курчатовский институт лишился финансирования. Я объединился с Генрихом Новожиловым, и мы организовали для Б. Н. Ельцина выставку в КБ С. В. Ильюшина. У меня начала формироваться идея, которую я и ранее пытался осуществить, — освоение Арктического шельфа силами подводного атомного машиностроения. Вся эта прекрасно организованная отрасль — 200 000 рабочих мест, уникальные заводы, прежде всего Севмаш, КБ, научные и технологические институты — оказалась на мели. На выставке мы показали Б. Н. Ельцину и ресурсы шельфа, и мощь промышленности. Все носились с идеей конверсии ВПК, но я предложил диверсификацию — сохранение оборонного заказа и создание новой энергетической промышленности. В России как на дрожжах поднималась квазиреформаторская пена. Предлагали оборонным заводам всякую ерунду вроде производства ложек, и параллельно начинались активные переговоры о передаче лицензий на Запад. Москва наполнилась разными жуликами, прежде всего из Америки.

Б. Н. Ельцин поддержал идею диверсификации, а я нашёл мощных союзников в лице Генерального директора Севмаша Д. Пашаева и президента Газпрома Р. Вяхирева. Мы договорились о создании компании «Росшельф», акционерами которой должен был быть, с одной стороны — Газпром, а с другой — предприятия Атомного подводного машиностроения во главе с Севмашем. Компания подала заявку на лицензию на два месторождения: Штокмановское — газоконденсатное в Баренцевом море (3,2 трлн. куб. м газа) и Приразломное — нефтяное. Идея заключалась в том, чтобы начать работы с последнего, а далее, на полученные доходы, осваивать Штокман.

На эти же месторождения претендовал консорциум с норвежским капиталом. Минэнерго по понятным причинам поддерживало второй вариант. Б. Н. Ельцин собрал нефтяников и газовиков на совещание, на котором объявил о назначении на пост министра энергетики Виктора Черномырдина. Я же воспользовался случаем и выступил с нашим предложением. Б. Н. Ельцин его поддержал и поручил В. С. Черномырдину подготовить Указ — в те времена процедуры были простые. Мы с Р. Вяхиревым договорились о том, что «Росшельф» получит лицензии, а Газпром — 51 % акций «Росшельфа». В. С. Черномырдин завизировал подготовленный документ, а на следующий день нас собрал Б. Н. Ельцин и подписал Указ.