Я научила женщин говорить
Шрифт:
Глава третья
И под аркой на Галерной...
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем.
То был последний год...
Петербург 1913 года. Лирическое отступление: последнее воспоминание о Царском Селе. Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет:
Были Святки кострами согреты, И валились с мостов кареты, И весь траурный город плылПо неведомому назначенью, По Неве иль против теченья, — Только прочь от своих могил.На Галерной чернела арка, В Летнем тонко пела флюгарка, И серебряный месяц ярко Над серебряным веком стыл.Оттого, что по всем дорогам, Оттого, что ко всем порогам Приближалась медленно тень,Ветер рвал со стены афиши, Дым плясал вприсядку на крыше И кладбищем пахла сирень.И царицей Авдотьей заклятый, Достоевский и бесноватый, Город в свой уходил туман.И выглядывал вновь из мрака Старый питерщик и гуляка, Как пред казнью бил барабан...И всегда в темноте морозной, Предвоенной, блудной и грозной, Жил какой-то будущий гул...Но тогда он был слышен глуше, Он почти не тревожил души И в сугробах невских тонул.Словно в зеркале страшной ночи И беснуется и не хочет Узнавать себя человек,А по набережной легендарной Приближался не календарный — Настоящий Двадцатый Век. А теперь бы домой скорее Камероновой Галереей В ледяной таинственный сад, Где безмолвствуют водопады, Где все девять [85] мне будут рады, Как бывал ты когда-то рад, Что над юностью встал мятежной, Незабвенный мой друг и нежный, Только раз приснившийся сон, Чья сияла юная сила, Чья забыта навек могила, Словно вовсе и не жил он. Там за островом, там за садом Разве мы не встретимся взглядом Наших прежних ясных очей, Разве ты мне не скажешь снова Победившее смерть слово И разгадку жизни моей?85
Музы. – Прим. Анны Ахматовой.
Глава четвертая и последняя
Любовь прошла, и стали ясны
И близки смертные черты.
Угол Марсова Поля. Дом, построенный в начале XIX века братьями Адамини. В него будет прямое попадание авиабомбы в 1942 году. Горит высокий костер. Слышны удары колокольного звона от Спаса-на-Крови. На Поле за метелью призрак дворцового бала. В промежутке между этими звуками говорит сама Тишина:
Кто застыл у померкших окон, На чьем сердце «палевый локон», У кого пред глазами тьма?«Помогите, еще не поздно! Никогда ты такой морозной И чужою, ночь, не была!»Ветер, полный балтийской соли, Бал метелей на Марсовом поле И невидимых звон копыт...И безмерная в том тревога, Кому жить осталось немного, Кто лишь смерти просит у Бога И кто будет навек забыт.Он за полночь под окнами бродит, На него беспощадно наводит Тусклый луч угловой фонарь, —И дождался он. Стройная маска На обратном «Пути из Дамаска» Возвратилась домой... не одна!Кто-то с ней «б е з л и ц а и н а з в а н ь я»... Недвусмысленное расставанье Сквозь косое пламя костраОн увидел. – Рухнули зданья... И в ответ обрывок рыданья: «Ты – Голубка, солнце, сестра! —Я оставлю тебя живою, Но ты будешь м о е й вдовою, А теперь... Прощаться пора!»НаПослесловие
Часть вторая
Решка
In my beginning is my end.
Место действия – Фонтанный Дом. Время – 5 января 1941 г. В окне призрак оснеженного клена. Только что пронеслась адская арлекинада тринадцатого года, разбудив безмолвие великой молчальницы-эпохи и оставив за собою тот свойственный каждому праздничному или похоронному шествию беспорядок – дым факелов, цветы на полу, навсегда потерянные священные сувениры... В печной трубе воет ветер, и в этом вое можно угадать очень глубоко и очень умело спрятанные обрывки Реквиема. О том, что мерещится в зеркалах, лучше не думать.
86
В моем начале мой конец. Т. С. Э л и о т (англ.)
87
В клюевском оригинале: «Ахматова – жасминный куст, / Обожженный асфальтом серым, / Тропу утратила ль к пещерам, / Где Данте шел, и воздух густ, / И нимфа лен прядет хрустальный? / Средь русских женщин Анной дальней / Она как облако сквозит / Вечерней проседью ракит!»