Я не аристократ
Шрифт:
Прутья в заборе были украшены виньетками вроде тех, что идут на кладбищенские ограды. Входов в куб было три — центральный и два боковых, подвальных. Окон не имелось вообще.
Наверное, это и была тюрьма.
Ворота в заборе охраняли два стражника с палашами наголо.
Моих сопровождающих они знали прекрасно — ворота приветливо распахнулись.
И тут же часы на башне зазвенели переливчато и «заговорили» своими колоколами: «Бом-бом-бом!»
— Прямо к обеду! — отсалютовал «моим»
— А что там сегодня?
— Бобы!
— Тю, а я думал — бабы! — заржал стражник.
Я уставился на обнажённый палаш охранника. Он был европейского типа, с круглой гардой и односторонней заточкой.
— Иди-иди! — толкнул меня в спину стражник.
Я заковылял к тюрьме. К одной из подвальных дверей, той, что слева.
Дорожка была посыпана гравием, а у меня и без того болели пятки — отбил. Но стражники не переставали меня пихать, чтобы я шёл быстрее.
У распахнутой настежь двери я замешкался — внутри подвала было темно, и оттуда прямо-таки дышало жаром, словно из ада. Я попытался протестовать, и в тюремный подвал влетел с пинка.
Подвал оказался немаленьким. Потолки были высокие, а стены так и вообще терялись во тьме.
Здоровенный камин освещал большую жаровню да две кряжистые фигуры сидящих прямо на полу палачей.
Жаровня мне сразу не понравилась. Может, быка на ней было и не поджарить, но меня или барана — запросто.
Сейчас палачи подогревали на ней свой обед в большом горшке, и в подвале вкусно пахло кашей. А ещё на жаровне «грелись» железные крючья, щипцы и прутья.
Меня прямо в пот бросило, когда я всё это разглядел. В холодный, не смотря на жару.
Один из палачей отставил здоровенный кувшин, который держал в руках, и поднялся навстречу стражникам. Меня опахнуло сивушным духом.
— Это ещё чего?! — возмутился палач, разглядев меня и выписав мне ориентационного пинка в правый угол. — Мы только с обеда работаем. Мы ишшо не покушали толком, пока готовимся.
— Вижу я, как вы готовитесь! — оскалился стражник. — Харэ уже, наготовились, за работу беритесь!
— Это что, палачам даже пожрать нормально нельзя, что ли? — возмутился второй.
Он тоже держал в руках кувшин.
— Да вы уже ужрались оба! — рассердился стражник. — Опять вино с хоздвора кувшинами пропадает! Кто разрешил?
Палач отфутболил меня мастерски, но упал я, к счастью, на что-то мягкое, вроде тряпок. Пока стражники ругались с палачами, я тихонько поднялся на ноги, сделал шажок в темноту и… уткнулся в стену — бежать было некуда. Пришлось усесться на тряпки, и ждать, чем кончится спор стражников и палачей.
Я уже немного привык к полутьме и заметил, что у палачей, кроме двух початых кувшинов, в углу была прикрыта ветошью ещё парочка. Можно было дотянуться до них, но толку? Вино не оружие, а разбей я драгоценный кувшин с сивухой…
— Так работа-то нервная! — возмутился
— С людьми же работаем! — поддакнул второй. — Ты сам попробуй пытать по двадцать четыре часа в сутки!
— Да я вас самих сейчас на дыбу, тунеядцы и алкоголики! — рассердился стражник.
Он поднял глаза к потолку, где в балке торчал крюк, а с него свисала веревка с петлёй, и пригрозил палачам кулаком.
Я догадался, что «крюк» — это дыба. В кино видел что-то похожее. Кажется, про Ивана Грозного.
— А ну, отставили пить и взялись за работу! — скомандовал стражник. — Раба допросить на предмет хозяев! Да аккуратно, чтобы рук-ног пока не ломать! Закончите, доложите о результатах начальнику стражи. Тогда и решим, куда этого идиота — на рынок или в тюрьму!
— А чего он? — хмуро спросил первый палач. — Беглый?
— Может, и беглый, — пожал плечами стражник. — Говорит, что хозяев не помнит. Надо бы ему память слегка освежить.
Второй палач с неохотой убрал кувшины, зажёг факел, чтобы стало светлее. И стражники, увидев, что работа вроде бы началась, ушли, громко топая. И даже дверь не закрыли.
Босые палачи подождали, пока топот затихнет, переглянулись, почесались синхронно и задумчиво уставились на меня.
— Ужо дверь бы закрыть… — пробормотал первый.
— Да пусть проветрится… — Второй пощупал мне бицепс — пальцы у него были жёсткие и цепкие, как клещи. — Может, плетей ему и на дыбу? — предложил он. — И пусть повисит часок? А мы пока… ещё маленечко это… –
Второй палач кивнул на кувшин.
— Вот умный ты человек. И ценный, — обрадовался первый. — Правильные мысли говоришь. А раб ужо стопятьсот раз пока повисит и как раз для допроса созреет.
— А коли не созреет… — Второй с сомнением посмотрел на меня, потом на жаровню…
А потом взял совочек и стал чистить жаровню, выкидывая прогоревшие угли. Хозяйственно так, без суеты.
Ноги у меня сразу ослабли, и я опустился на пятую точку прямо на земляной пол.
— Что ж ты, дурачок, решил запираться? — рассмеялся первый палач и шагнул ко мне. — Теперь ужо всё. Раз начальство сказало на дыбу… Давай-ка, вставай!
Он наклонился надо мной: длиннорукий, плечистый. Взял за шиворот.
Дверь на улицу оставалась открытой, но что я мог сделать? Даже если я вырвусь — не убежать, пятки болят.
Да и как я справлюсь с таким здоровенным? Он же меня сломает, медведюга проклятый!
Палач потянул меня вверх, и я затрепыхался изо всех сил.
Сопротивляться было до ужаса страшно, но плетей мне не хотелось ещё больше.
«Боже! — подумал я. — Ну, спаси, ну сделай, хоть что-то?! Я не хочу! Я не могу! Меня и так ногами пинали! Ну, пожалуйста!
Палач тащил меня безо всякой боязни, не ожидая от человека в рабском ошейнике какой-то особенной прыти.