Я не Монте-Кристо
Шрифт:
— Извини, — буркнул Елагин, — а ты чего такой мелкий? Тебе в самом деле семь?
— Да, я просто всегда был такой, — мальчишка пожал острыми плечиками, будто извинялся, и Никиту снова пробило неведомое чувство. Жалость? Нет, скорее, захотелось поддержать парня, сказать что-нибудь ободряющее. У него, похоже, совсем съехала крыша.
Это чужой ему ребенок, абсолютно, сын женщины, с которой уже завтра утром Никита вступит в жестокую борьбу, почему его тогда так сбивает с толку этот пронзительный взгляд? Серо-голубые глаза мальчика смотрели на него с совершеннейшим доверием, что полностью выбивало Никиту Елагина из привычной колеи,
Никита оборвал себя. Он запретил себе думать о прошлом, просто чтобы не сойти с ума. Если не думать о том, что было, можно даже делать вид, что ты живешь, а не существуешь. Надо поскорее сбагрить парня матери, а там уже с чистой совестью продолжать войну. Которую не он начинал, но в которой он должен победить. Обязан.
А мальчишка не ведал о проблемах Елагина и продолжал болтать. О том, как ему непривычно в новой школе, о том, что ему здесь нравится больше, чем в Штатах, и маме тоже здесь больше нравится, она просто не признается. О том, как ему нравится физика, вот только непонятно объясняет учитель…
— Постой, Даня, какая физика? — очнулся Никита. Он посмотрел в зеркало на мальчика, сидевшего в его машине на заднем сидении. — Ты в каком классе? И, кстати, ты как здесь сразу в школу пошел, разве ты не на английском языке учился?
Оказалось, Даниэль Фон-Россель в Штатах ходил в русскую школу, мама нашла какую-то общину, ей там никогда не нравилось, и она всегда хотела вернуться. Сам Данил вундеркинд, изучает физику с пяти лет, а сейчас застрял на строениях атома, какие-то сложности с притяжением электронов к ядру… Закончилось тем, что Елагин съехал на обочину, влез в планшет и минут двадцать изображал героя фильма «Вспомнить все», зато по итогу был награжден счастливой щербатой улыбкой. И почему-то был неимоверно горд собой. А озадачен еще больше, пожалуй, ему пора отдохнуть, когда все закончится, не мешало бы съездить куда-то, можно взять с собой Анжелу. Или Диану. Все равно.
Мальчик продолжал болтать, и когда впереди показался дом за трехметровым забором из красного кирпича с возвышающимся скворечником охранника, Никита испытал даже что-то похожее на сожаление, и это тоже его глубоко поразило. Он был уверен, что разучился чувствовать что-то отличное от равнодушия, все чувства давно забыты и надежно похоронены под обугленными обломками прошлого.
— Приехали, Даниэль, — он повернулся к мальчишке и углядел расстроенную мордашку. А ведь тот даже не спросил, что он делал на их тренировочной базе, понял ведь, что сел не в ту машину, а почему его сразу не отвезли домой, не спросил.
Данил высунулся в окно и позвал охранника, тот едва не скатился вниз по ступенькам. Ворота медленно отъехали в сторону, но Никита въезжать не стал, вышел из машины и снова впал в ступор перед доверчиво протянутой узкой ладошкой. Он решил его измором взять, этот пацан. Ладно, пойдем.
И увидел ее. Она стояла на дорожке у дома, высокая, ну как высокая, все равно до него не доросла на хорошие полголовы. И очень тоненькая, это Никите совсем не понравилось. Он рассчитывал на более мощного противника, чем хрупкая женщина. Они подошли ближе, и ему захотелось выматериться.
Какая женщина, это же девчонка! Она совсем девчонка, почему его никто не предупредил, что ему предстоит война с какой-то пигалицей?
— Я думал, ты старше, — вырвалось само по себе, и
Он не планировал ничего такого говорить, но та, с которой он собирался воевать, оказалась и правда слишком молодой для такой хватки и таких космических денег. Впрочем, у нее могли быть просто толковые советчики.
Никита рассматривал ее с любопытством, не в силах отвести взгляд. Легкая повязка скрывала лицо, говорили, что она прячет под ними жуткие шрамы, вроде как она попала в аварию и горела в закрытом автомобиле. Сам Елагин считал, что возможно, она кого-то просто сильно достала, и ей плеснули в лицо кислотой — судя по методам, которые эта дамочка использовала в бизнесе, вполне могло быть и одно, и другое. Но над повязкой особых повреждений видно не было, зато были видны глаза, большие, темные, что смотрели с опаской, поднимая в душе смутное чувство горечи и злости.
— Благодарю вас, господин Елагин, я…
И тогда он не выдержал, схватил ее за руку и, чуть не выдернув, прошипел возле уха.
— А ты не благодари. Ты с силами собирайся, потому что это был последний джентльменский жест с моей стороны. Больше не рассчитывай на мое благородство. Никаких твоих денег не хватит, Монте-Кристо, мать твою…
Последнее как сплюнул презрительно, отбросил руку и зашагал, не оборачиваясь, к машине. Она лишь успела пискнуть вслед:
— Я не…
Но он и этого не услышал. Хлопнул дверцей «Хаммера» и вдавил педаль газа.
Никто не знал, кто она, и откуда она появилась. Город был взбудоражен не на шутку: наследница громадного состояния, незнакомка в маске, под которой, по слухам, скрываются уродливые шрамы, прицельно и метко наносит удар за ударом по бизнесу Никиты Елагина. О происхождении ее шрамов люди строили самые невероятные предположения, а ее забавляли эти слухи, потому что наиболее уродливые шрамы остались на ее сердце, и тот, кто их оставил теперь должен заплатить по счетам.
Но сейчас она смотрела ему вслед и тщетно пыталась разжечь в душе тот огонь, что бушевал все эти годы. Ничего не выходило, даже не тлело ничего. Вся ее решимость испарилась, стоило увидеть на дорожке, ведущей к дому, высокого, широкоплечего мужчину. Он шел своей обычной неторопливой походкой, как будто весь мир создан для одного Елагина, и весь мир может подождать столько, сколько ему понадобится.
А рядом шел Данька, держал его за руку и трещал, жестикулируя другой рукой. Молчаливый, несмелый Данька. И Елагин шел, склонив голову, будто прислушивался, будто ему интересно, что там рассказывает семилетний ребенок. Как тут устоять и не упасть, она ухватилась рукой за перила на крыльце и смотрела на приближающихся мужчин, взрослого и маленького.
Она была уверена, что Елагин похитил мальчика и станет шантажировать ее, она даже приготовила все бумаги для тендера, чтобы отдать ему, она не собиралась рисковать Данькой. Лишь хотела отомстить Елагиным, оставить их без гроша, разорить и пустить по миру, ведь единственное, что их интересовало — всех без исключения — это деньги. Но все ее планы отмщения и возмездия семье Елагиных рушились, как песочный домик, и она не знала теперь, были ли они вообще. Или все сводилось к тому, чтобы еще раз увидеть Никиту, а остальное — лишь пустые помыслы, иначе почему так саднит внутри, будто он не руку ее выдернуть хотел, а сердце?