Я не ваша, мой лорд
Шрифт:
— Не надейся. Не выйду, — качает головой с ироничной усмешкой, меряя меня голодным взглядом.
— Бесстыжий, — поджимаю губы.
— Ещё какой, — ухмыляется уже совсем предвкушающе. — Иди сюда, обсушу твою одежду пока в это корыто воды нанесут.
— Я и сама могу, — возражаю ему, но почему-то послушно шагаю ближе. Эта командировка на меня плохо действует.
— Не сомневаюсь. Но мне хочется о тебе позаботиться, — признаётся он, сплетая нужные заклинания и отпуская их с кончиков пальцев.
Приятное тепло согревает озябшее тело. И хоть ощущения чистоты не хватает,
— Спасибо, душа моя.
— Тут нет никого, незачем играть, — произношу с нервным смешком.
— Я не играю… — тихо говорит Севастьен, но его обрывает на полуслове стук в дверь.
Вздохнув, мужчина отправляется открывать, а я иду к окну, по пути заметив, что кровать в комнате значительно меньше той, которую мы делили прошлой ночью. Какова вероятность, что я снова не окажусь в его объятиях? Ничтожная.
Бросаю взгляд через плечо. Скинув капюшон, Севастьен пристально следит за парочкой молодых слуг, что споро наполняют ванну горячей водой. Взгляд у него такой тяжёлый, что мальчишки даже головы поднять не решаются, втянув их в плечи. Пока они бегают туда-сюда, на пороге появляется женщина в чёрной карилье поверх серого вдовьего платья с большим подносом в руках.
— Ужин, уважамый хали, для вас и вашей супруги, — склоняется она.
— Поставьте на столик, хоаль. Спасибо, — кивает Севастьен, уступая дорогу.
Вскоре слуги покидают нашу комнату и он закрывает дверь, сразу же обвешивая её охранками. А я с облегчением наконец стаскиваю с головы карилью. Может ну его, это купание? Потерплю, как нибудь. И спать могу лечь одетой. Почему-то случившееся прошлой ночью воспринимается гораздо легче, чем перспектива добровольно оголиться перед мужчиной. Может причина в стеснительности? Всё-таки, опыт у меня отсутствует совершенно, что бы он там себе не думал. А может в том, что сегодня утром я могла повесить всю ответственность на Севастьена. А сейчас у меня есть выбор. Раздеться, признав его право видеть меня такой, или потерпеть неудобства, но при этом не уступить. А вода так заманчиво манит теплом и горячим паром. И так некстати вспоминается, как хорошо было в его объятиях.
— Ты собираешься купаться? — вскинув бровь, интересуется мой ходячий соблазн.
— Не решила ещё, — признаюсь откровенно. — Может ты пообещаешь не подсматривать?
Он склоняет голову набок, улыбается коварно. И качает головой.
— Я не даю обещаний, которые не в силах выполнить.
— Так нечестно, — поджимаю губы.
— Девочка моя, я не обещал тебе быть честным. Я хочу тебя. Целиком и полностью. Навсегда. Если бы ты этого так сильно не хотела, как пытаешься показать, то перед тобой и выбора бы не стояло. Разве нет? Я не возьму то, что ты не готова дать. Но отступать и прятаться тебе тоже не позволю, — произносит он, пристально смотря мне в глаза. — Ты хочешь в эту ванную.
Вот так, значит? Глупостями? Сжав гневно губы и бросив на него испепеляющий взгляд, ухожу за ширму, где стягиваю с себя неприятные после купания под дождём одежды. И лишь погрузившись в воду, понимаю, что Севастьен опять сыграл на моей вспыльчивости и эмоциях. Манипулятор бессовестный. Но в чём-то он прав. Если бы я действительно не готова была уступить, то выбор был бы очевиден. Неужели я такая слабовольная? Или всё дело в нём? Почему лишь этот мужчина способен как наполнить меня внутренней силой, так и полностью лишить самообладания? Почему мне хочется только его, несмотря на все попытки забыть и убедить себя в обратном? Почему, даже обижаясь и пытаясь ненавидеть его много лет назад, я искала ему оправдания, оставалась рядом, позволяла присутствовать в своей жизни? Неужели это действительно любовь? А может, одержимость?
— Вода так и остынет, пока ты все свои думы передумаешь, — слышу я его голос над головой и не успеваю даже среагировать, как звучит бесцеремонное: — Подвинься, я тоже хочу быть чистым.
Абсолютно голый Севастьен залезает ко мне в ванную и пока я хватаю ртом воздух, пытаясь собрать мысли в кучу и найти слова, способные передать всю степень моего негодования, меня же, как куклу, ловко разворачивают спиной к себе, заставив усесться между мускулистых ног.
— Ты что творишь?!! — шиплю, пытаясь вырваться, но оказываюсь в кольце его рук.
— Принимаю ванну. Кто-то тут рассуждал о справедливости. Разве честно, что мне достанется холодная вода? Считаю, мы оба имеем право на горячую, значит купаться будем вместе, — сообщает он мне, отбирая мочалку.
— Это не смешно! И никакого права так себя вести со мной ты не имеешь, — рычу, отодвигаясь, чтобы встать.
— Ты даже не представляешь, насколько ошибаешься, любовь моя. И разве я делаю что-нибудь ужасное? — чувствую, как он начинает намыливать мочалкой мою спину. — Просто расслабься и получай удовольствие.
Мочалку сменяют горячие руки, нежно намывающие моё уставшее тело, массируют ноющую поясницу, разминают плечи. Как не растечься лужицей от этой неприкрытой заботы и ласки? И все мои доводы как-то блекнут, когда хочется свернуться клубочком у мужчины на груди. Глупая, глупая влюблённая Скарлетт.
— Я думала, что ты перестанешь на меня давить, после нашего разговора, — тихо признаюсь, когда Севастьен принимается мыть мне голову, нежно вспенивая шампунь.
— Правда, думала? Или хотела так думать? — интересуется он.
— Ты просил шанс, а прёшь напролом, не заботясь о моих чувствах.
Я не вижу Севастьена, но по сердитому выдоху чувствую, что задела за живое. Правда прикосновение его рук по прежнему остаётся осторожным и бережным, пока он смывает пену и прополаскивает мои волосы.
— Это говоришь ты, или твоё желание уязвить меня? — слышу наконец, когда уже невольно начинаю чувствовать свою вину.
— Честно говоря, не знаю, — вздыхаю, опуская голову.
Он притягивает меня обратно в свои объятия, целует плечо, шею.