Я останусь
Шрифт:
— Может быть. У нее жених француз, — вздыхает. — Гроза только и понимает меня.
А Игорь замирает, вслушиваясь в каждое случайно оброненное девчонкой слово.
— Я вообще-то к ней и приехала. У нее девичник сегодня…был. А я не поехала. И вот…думала, она уже дома. А ее нет. И телефон не отвечает. А потом я вспомнила, что ты живешь в соседнем подъезде, вот и…
Вот это да! Улыбается, затылком упершись в стену. Вот так повороты судьбы. Он купил эту квартиру четыре месяца назад, когда понял, что вернуться в свою – нет никаких сил. Ходить каждый день мимо Маруськиной квартиры, через лестничную клетку, где они познакомились, было невыносимо. Садомазохизмом
— Игорь… — тихий шепот. Переводит взгляд на поникшую девчонку, подрагивающую то ли от холода, то ли от беспокойства. И ее слова эхом проносятся в голове: «И ребенок…и…я не знаю, что делать…»
— Зашибись вы и придурки, — качает головой, не понимая, как его рассудительный друг мог вот так запросто оставить девчонку беременную среди ночи. А она тоже хороша! Одна! Беременная! Среди ночи перлась к нему через весь город. И что-то подсказывает Игорю, что о такси девчонка вряд ли вспомнила.
Резко встает, отдергивает занавеску и всматривается в сереющую улицу. Так и есть: зеленый «Кавасаки» брошен в тени липы. Идиотка, вот ей-богу. Была бы его – ноги вырвал. А так… Не обращая внимания на притихшую Полину-Паулину топает в спальню. В недрах шкафа отрывает чистые шорты и футболку, прихватывает полотенце и возвращается на кухню. Девчонка так и сидит, вперившись в пустую чашку: сгорбилась, словно подвоха ожидает. Или, как минимум, удара в спину. Зло выдохнув, шмякает стопку шмоток на столешницу. Полина дергается как от удара, вскидывает голову, впившись в него злым и недоуменным взглядом.
— Значит так. Ты сейчас в душ, переоденешься. Еда в холодильнике. Лекарства в спальне на тумбочке. Пациентка там же.
— П-пациентка? — дрожащим голосом.
Так и знал, что замерзла, безмозглая. А нечего в летнем платьице на байке рассекать. Пусть и июнь на дворе.
— Ключи, — протягивает раскрытую ладонь.
— В…там… — машет рукой за окно. Игорь матерится тихо. Точно без тормозов и не в адеквате, раз даже ключи от своей любимой игрушки бросила в зажигании. Наскучило играться? Жизнь доконала?
— Что же с вами так сложно? — выдыхает Игорь, совсем не ожидая ответа.
— Зато с вами легко: трахнул и адьё, поминай, как звали, — неожиданно зло отвечает Полина, сузив свои невообразимые синие глазищи. — Романтика!
Препираться желания нет, как и доказывать что-то. Не поймет ведь, маленькая еще. Ему бы со своей разобраться. Пусть только очухается сперва – он ей всыплет по первое число. Вздумала бегать от него. Махнув рукой, Игорь стягивает с вешалки куртку – рассветное время всегда холодное, хоть зимой, хоть летом — впрыгивает в кроссовки и уходит, заперев за собой дверь на все замки. Хватит на сегодня побегов.
У спортивного байка цвета скошенной травы Игорь оборачивается на окна своей квартиры, представляя реакцию Полину, когда в спальне она обнаружит свою потерявшуюся подругу. Усмехнувшись, седлает мотоцикл и срывается в рассветные сумерки.
Дорога стелется серым полотном, туман щекочет лицо, не скрытое шлемом. Он никогда не любил мотоциклы, хотя катает с юности. И не садился за руль железного коня чертову тучу лет: с того
И вот Игорь уже съезжает на набережную, давая волю воспоминаниям, возвращающим в промозглый март Мюнхена.
…Маруся целовала его горячо, вжимаясь в него, без слов требуя большей близости. У ее губ вкус миндаля, а у поцелуя – полыни и отчаяния. Но Игорю было плевать. Главное – она рядом, такая желанная и податливая в его руках. И даже тот факт, что целуются они в коридоре, а еще немного и любовью займутся просто на полу у входной двери – его не смущал. Напрягало другое: противный червячок, засевший в мозгу и зудящий о неправильности происходящего, сбивающий с толку все инстинкты и отфутболивающий неистовое желание. Неправильно, черт бы побрал все на свете. Понимать Игорь начал, когда ощутил на губах солоноватый привкус ее слез. Потом ее тихий всхлип и дрожащие пальцы, лихорадочно стягивающие с него куртку, отрезвили окончательно. Коротко выругавшись, он саданул кулаком в стену над плечом замершей Маруси. Потом еще и еще.
— Черт, — прорычал, другой рукой взъерошив волосы на затылке. — Что происходит, Маруся? Что, черт возьми, происходит?! — и заглянул в глаза, блестящие от слез. Она молчала, закусив губу, и не отводила взгляд. И на самом его дне плескалось такое, что вешаться впору. — Почему нельзя просто поговорить, а? Почему, Маруся? Зачем бегать? Зачем…
Он не договорил, вздрогнув от вибрации телефона в кармане. Чертыхнулся, сбросив вызов, даже не взглянув на дисплей. Но телефон ожил снова. Звонил Димыч и от него уже светилось четыре пропущенных. И как только Игорь не заметил? Что-то нехорошее шевельнулось внутри. Игорь провел пальцем по дисплею, принимая вызов.
— Гарик, ты какого лешего трубку не берешь?! — взъярился брат, но было в его голосе еще что-то, что заставило Игоря прикусить язык и не послать брата ко всем чертям. И тревога обняла холодными пальцами. — У мамы инфаркт… — донеслось до Игоря будто из другого мира.
— Жива? — чужим ломающимся голосом.
И короткое: «Нет», — приговором.
Игорь отступил от Маруси на шаг, не разрывая зрительный контакт. Понимал, если отведет взгляд – все рухнет. Весь его мир разлетится к чертям. А он не готов. Жизнь его так и не научила держать удар.
— Гарик! — голос брата все еще звучал в трубке. Он что-то растолковывал, просил и даже требовал, а потом вдруг пропал. А Игорь видел только серые глаза с рыжей окантовкой, сейчас потускневшие от боли. Куда этим глазам еще и его собственную?
Приняв решение, Игорь поднес трубку к уху и выдохнул, сдерживая рвущийся из груди крик:
— Буду через три часа.
И только после этого отвел взгляд. Повернулся спиной к так и застывшей у стены Марусе и ушел, чувствуя, как его привычная жизнь летит в тартарары. А он так и не научился держать удар.