Я отвечаю за все
Шрифт:
— Ну, к Лувру и к Сене. Под сводами Лувра.
— Во красотища! И старые платаны там есть — я читала? Прием!
— Все есть.
— А мушкетеры? Три мушкетера?
— Могут
— А Тюильрийский сад?
— Я тебя целую, — сказал Устименко. — И всех целую. А Петьку на всякий случай выпори. До свиданья, рыжая…
— Я — седая, дурачок, — крикнула она. — И не смей вешать трубку, еще три минуты осталось. Говори.
— Ты все равно — рыжая, — сказал он.
— Говори же, говори. Все равно что, но только говори.
Их разъединили на самом главном. Он не успел рассказать ей для Федора Федоровича про модификацию Канивье. Удивительно, как он никогда ничего не успевает толком. Разумеется, старик на покое, но ему же интересно. И по телефону он бы позвонил своим ученикам.
Впрочем, он напишет письмо и
Но едва он сел за стол, позвонил телефон.
— Привет, герр профессор, — сказал веселенький Бор. Губин. — Едва раздобыл твои парижские координаты. Вот что, дружище. Мы даем подробненько материал о вашем симпозиуме. Тут у меня заготовлены вопросы…
— Да ты откуда? — удивился Устименко.
— Как откуда? Москва, Сивцев Вражек, откуда же еще? Подвал уже стоит в полосе. Нужно уточнить кое-какие подробности. Значит, так…
Он заурчал, разбираясь, видимо, в своих записках. А Устименко сидел и ждал…
К часу ночи он кончил письмо Щукину. В письме ничего не было о Париже. Ни единого слова. Только о модификации Канивье, но зато со всеми подробностями и даже с двумя схемами. Всегда у него получались сухие письма.
Сосново
1962 — 1965