Я — Оззи

Айрс Крис

— Выхода нет — говорю я Фрэнку. — Втягиваем весь этот кокс.

— Ты что, охренел? — он отвечает. — Хочешь склеить ласты?

— Ты был когда-нибудь в тюрьме, Фрэнк? А я был и возвращаться туда не собираюсь.

И начинаю открывать ампулы, высыпать содержимое на пол. Падаю на четвереньки, подношу нос к кафельным плиткам и втягиваю порошок, сколько влезет.

БАМ! БАМ! БАМ!

— Откройте! Мы знаем, что вы там!

Фрэнк смотрит на меня как на придурка.

У меня красное лицо, ноги немеют, взгляд блуждающий.

— В любую секунду мусора выломают дверь и нам крышка.

— Ё-мое, чувак — Франк садится возле меня на четвереньки — Просто не верю,

что я это сделаю.

Мы потянули, наверное, по шесть или семь граммов каждый, как вдруг я услышал за дверью какой-то топот.

— Цыц! — говорю. — Слушай!

И снова: топ-топ-топ. Что-то похожее на шаги. Слышу, как открываются входные двери. Какая-та женщина говорит по-испански. Служанка! Служанка впустила копов в дом. Блядь! Я разбиваю очередную ампулу и прикладываю нос к полу. И тут раздаётся мужской голос:

— Добрый день, мэм! Похоже, кто-то в доме нажал тревожную кнопку.

Я замер посреди дорожки.

Тревожная кнопка?

Служанка что-то объясняет по-испански, полицейский отвечает, потом слышны шаги двух человек в прихожей, а мужской голос становится разборчивым. «Мусор а»в доме!

— Обычно ее устанавливают возле термостата системы кондиционирования — говорит коп. — О, вот и она! Здесь, на стене. Если вы нажмете эту кнопку, мы услышим сигнал тревоги в участке Бел Эр и высылаем нескольких офицеров, чтобы убедится, все ли в порядке. Наверняка, кто-то нечаянно нажал кнопку, когда крутил термостат. Вы даже не догадываетесь, как часто это случается. Вы позволите мне переустановить систему. Вот, теперь в порядке. Ну, мы пошли. Будут проблемы — звоните, вот наш номер телефона. Так же можно нажать кнопку. Дежурный офицер на смене круглосуточно.

— Грасиас — благодарит служанка.

Входные двери закрываются, служанка направляется на кухню. Наконец-то я могу выпустить воздух из легких. Слава яйцам, пронесло! Смотрю на Фрэнка. На его лице белый порошок смешан с соплями, из левой ноздри течет кровь.

— Так что?…

— Вот именно — я киваю головой. — Кто-то должен показать Биллу, как пользоваться этой херовиной.

Постоянный страх оказаться в тюрьме был не единственным минусом самоистязания кокаином. Дошло до того, что я нес абсолютный кокаиновый бред. Пятнадцать часов без перерыва втирал парням, что люблю их больше всего на свете. Случались и такие ночки, когда мы сидели с Тони, который обычно сторонился разговоров, обнимались и говорили: — Нет, ну, старичок, в натуре, я люблю тебя. В натуре, люблю.

Потом, я ложился спать, дожидался, пока сердце перестанет биться с частотой восемь ударов в секунду и тогда на меня нападали отходняки. Меня ломало так, что я начинал молиться: «Боже, дай мне уснуть! Обещаю, что никогда не притронусь к кокаину!»

А потом просыпался, челюсть болела от ночного бреда. И готовил для себя очередную дорожку.

Это удивительно, как быстро мы подсели на кокаин. Дошло до того, что ничего без него не могли сделать. А потом — уже и с ним ничего не получалось. Когда понял, что травки недостаточно, чтобы успокоиться после кокса, я начал принимать валиум, а потом перешел на героин. Но, слава Богу, герыч мне не понравился. Гизер тоже пробовал. И считал, что это офигенно, но при этом не терял головы. Он не хотел стать зависимым. Фрэнк, наш техник, не был таким везунчиком, героин погубил его. Много лет о нем ни слуху, ни духу и скажу вам правду, я бы удивился, если бы он выкарабкался. Хотелось бы верить, правда, но когда ты подсел на героин, обычно это означает только одно — КОНЕЦ.

Во время работы над «Vol.4» у каждого из нас были моменты полной отключки и мы не

могли нормально функционировать. С Биллом это случилось, когда мы записывали «Under The Sun». К тому времени, когда Билл смог нормально сыграть свою партию ударных, мы уже называли песню «Everywhere Under the Fucking Sun» [42] . Потом бедняга подхватил гепатит и чуть не загнулся. В то же время у Гизера были проблемы с почками и он попал в больницу. Даже у Тони сели батарейки. Сразу после записи альбома у нас было запланировано выступление в «Hollywood Bowl». А Тони уже несколько дней сидел на коксе, впрочем, как и все остальные, с той разницей, что он действительно перегнул палку. Знаете ли, кокс искажает восприятие действительности. Вы начинаете видеть то, чего нет на самом деле. Ну и Тони слег. Под конец выступления сошел со сцены и упал.

42

«Повсюду под этим долбаным Солнцем».

— Истощение организма — констатировал врач.

Ну, можно и так сказать.

В то же время, кокс порядком расхерачил мне голос. Когда принимаешь лошадиные дозы кокаина, в горло стекает такая белая херня, поэтому его нужно постоянно глубоко прочищать, шмыгая носом. А это дает очень большую нагрузку на такой маленький комковатый язычок, который находится у основания гортани — эпиглоттис (надгортанник) или «погремушка», как я всегда называл его. Во всяком случае, тянул столько порошка, что должен был отхаркивать мокроту каждые две минуты, пока, в конце концов, не разорвал «погремушку» пополам. Лежал на кровати в гостинице «Sunset Marquis» и почувствовал, как она отвалилась мне в горло. Ужас! А потом эта херовина распухла до размеров мячика для гольфа. «Ну вот, приехали! — подумал я. — Сейчас сдохну». И пошел к врачу на бульвар Сансет.

— На что жалуетесь, мистер Осборн? — спрашивает доктор.

— Я проглотил погремушку — прохрипел я.

— Что вы сделали?

— Погремушка — и показываю горло.

— Так, посмотрим — эскулап берет палочку от леденцов и маленький фонарик. — Прошу открыть рот пошире и сказать: Ааа!

Открываю рот. Закрываю глаза.

— Матерь Божья! — схватился за голову доктор — Скажите, ради Бога, как вы это сделали?

— Не знаю.

— Мистер Осборн, ваш эпиглоттис теперь размером с маленькую лампочку и горит так же ярко. Мне даже фонарик не нужен.

— А починить это можно?

— Думаю, да. — Говорит он и выписывает рецепт. — Не знаю, в чем причина, но лучше с этим завязать.

На этом наши проблемы со здоровьем не закончились.

Когда пришло время возвращаться в Англию, каждый боялся привезти домой какую-нибудь деликатную болезнь, подхваченную от поклонницы в туре и заразить ею свою вторую половинку. Нас всегда беспокоило, что мы заболеем в Америке какой-нибудь экзотичной хренью. Я помню, как во время одной безумной ночи в каком-то отеле, Тони выскочил из номера с криком: «Ай! Мой член! Мой член!»

Спрашиваю, мол, что случилось. Он рассказывает, что когда обрабатывал одну девицу, заметил, как из нее течет какая-то желтая слизь. Тони подумал, что отбросит копыта.

— А странный запах был? — спрашиваю я.

— Ну, да — говорит Тони, весь побледнел. — Я чуть не блеванул.

— Ага.

— Что значит твое «ага»?

— А это часом не блондиночка? Ну, та, с татуировкой?

— Да. А что?

— Ну, тогда все ясно.

— Ты все прикалываешься, Оззи! А это серьезно! — Тони конкретно разозлился. — В чем дело?