Я пишу - лучше всех
Шрифт:
Я не знаю, чем руководствовался Валерий Николаевич, но в пересланной мне Федоровым копии его письма к В.И. Ишаеву он просит не обращать внимание на "опрометчивое письмо молодого секретаря правления Н.В. Переяслова, которое сводит на нет наши усилия" и настаивает на изменении Устава журнала по проекту М.Ф. Асламова. Трудно угадать, какое решение примет на этот счет Ишаев, но боюсь, что, идя на поводу у Асламова, мы только погубим уже вполне сформировавшееся под руководством В.М. Федорова и весьма неплохое в литературном отношении издание.
Впрочем, при любом раскладе, я, кажется, заработаю от В.Н. Ганичева пилюлю за несогласование с ним своих действий. Хотя, думаю, что он все-таки не должен был так меня подставлять - ведь мне теперь больше просто нельзя
* * *
Еще одну бандероль я получил, придя в обед в Правление, на этот раз от редактора воронежского журнала "Подъем" И.И. Евсеенко, который прислал два экземпляра шестого номера с просьбой обозреть его в "Российском писателе". Оставил один экземпляр для Н.И. Дорошенко, а один взял, чтобы передать при случае в "Литгазету".
Потом дал по телефону интервью Александру Яковлеву ("ЛГ") о предстоящей в сентябре ХIV ММКЯ. Сказал, что СП России не является ни книготоргующей, ни даже книгоиздающей организацией, но что ярмарка могла бы выполнять гигантскую роль, став местом встречи писателей и издателей. Для этого надо бы предоставить один бесплатный стенд под литературное агентство, которое бы представляло там издателям потенциал творческих союзов и заключало договоры на издание книг. Это было бы самым важным достижением ярмарки...
* * *
Вечером, перебирая дома привезенные из Донбасса бумаги, я наткнулся на рецензию, написанную 25 ноября 1987 года Геннадием Щуровым на рукопись моей книги "Пространство для сада", поданную мною в то время в издательство "Донбасс". Книга тогда, к сожалению, так и не вышла, хотя авторитетный в мире донецкой литературы рецензент и писал: "Давно не читал рукописей с таким интересом. Заинтриговало уже первое стихотворение, безусловно, одно из программных, написанное от имени вступающего в жизнь поколения ("Стансы"): "Мы входим не в моду. Мы входим - во время. / Так донорский шприц входит в слабые вены. / Так входит в привычку, ломая обряды, / не грохот бравад, а желание Правды... / ...Мы входим строкой, содрогнувшей редактора, / погашенным собственной жизнью реактором. / Звучит наше слово, врачует, сражается. / И время, как в зеркале, в нас отражается. / Наш голос отчаян. Но мы - не случайны. / Мы вызваны вашим молчаньем... / Встречайте!" Книга, повторяю, была тогда по разным причинам заморожена, но мне захотелось посмотреть, что же я писал в те годы, и я начал листать сохранившиеся у меня записные книжки 1980 - 1983 годов, которыми пользовался во время своей работы в геологических партиях Забайкалья. Почитав обнаруженные в них записи, не могу удержаться, чтобы не выписать сюда хотя бы некоторые строки и четверостишия. Например:
"Мы в жизнь плывем. Пускай невзрачен плотик, / мы выдержим экзамен океана. / И наши души обрастают плотью, / как планы наших будущих романов..."
"Жизнь не напрасно сравнивают с морем - / в ней так маяк нетрудно проглядеть! / Я тоже был с самим собой в раздоре / и пил, когда мне надо было - петь..."
"...Рассвет был такой, что хотелось, как в кинозале, засвистать в два пальца и крикнуть во всё горло: "Сапожники!.."
Из набросков к поэме "Церковь декабристов":
"...У церквушки бревенчатой / я стою соглядатаем праздным. / Даже церкви - не вечны! / Нету вечного в мире, всё - разово. / Век назад и сейчас, / лишь родясь, мы уже понимаем: / жизнь дана - один раз... / Боже, как это мало!.."; "...Вся поэзия в целом - / смелость и вольнодумство..."; "...Досадная оплошность / ценою в жизнь всего... / О если б вновь на площадь - / в тот день, в тот год! // И, остывая телом, / он слышал залпов шум. / Но - вместо светлых дум - / незавершенность дела / терзала ум..."; "...И сколько время ни текло, / так на Руси перекликались - / пасхальный звон колоколов / и вольнодумства звон кандальный...; "...Остаются от нас книги или строения. / Остаются от нас - сыновья и названия улиц. / Блеск в глазах молодых, мысли и настроения, / и стихи, и ещё - революции... // В суете, в духоте ресторанной, / как сберкнижка,
– / не спасти никакой реставрацией. // И когда, как ракушек на днища, / понавесят нам фальши балласт, / жизнь сама инструменты отыщет, // реставрируя нас..."; "...Он думал, глядя в вечер синий, / в Читы печальные огни: / "Нет, не вдали от нас Россия! / Мы - в ней, а значит - не одни". // Он подходил к замерзшей речке / и, глядя в сумрак, видел тех, / кто завтра их подхватит речи... / И плакал, веруя в успех..."
Из неоконченных стихов:
"...И как-то вечером / к нам в помещение / заходят женщины / и вдохновение..."
"Месяц легоньким яликом / промелькнул в облаках. / С веток падают яблоки, / словно звезды в луга..."
"И соло на трубе / в судьбе, как в светлом зале, / прелюдией к тебе / аккорды зазвучали..."
"Жмется вымокший пес у дверей, / и ночами больней и больнее / опадает листва с фонарей / и деревья горят вдоль аллеи..."
"Про тебя говорили: "с придурью", / "вертихвостка" и "егоза". / Были главным твоим приданным / колдовские твои глаза. // Говорили, мол непослушная / и характер - под стать змее. / А я знал, что ты самая лучшая/ на земле. // Тебе дегтем ворота мазали / те, кого ты отвергла давно. / А я розы носил за пазухой - / чтобы бросить в твое окно..."
"...Блюдя проспектов чистоту, / а может быть, поэтов муча, / сгребают дворники листву / в заката огненную кучу... // ...И снова день длиною в год / тоской мне вымотает душу, / а к ночи - женщина придет / признанья липовые слушать... // Я выворачивал, как мог, / себя и душу наизнанку. / Но я напрасно сердце жег - прошла эпоха Данко..."
"Хлынет дождь, искрясь на солнце ртутью, / и, не пряча от него лицо, / девушка с наметившейся грудью / выбежит на мокрое крыльцо..."
"Я выбирался к людям, городам, / свиданья час казался скор и сладок, / но сотнями ненужных пересадок / мешали мне последние года. // Я уезжал. От пройденных дорог - / к не нажитым моим квадратным метрам, / к стихам - от черновых своих заметок, / к своим спокойным будням - от тревог. // Я улетал. Аэропорт светился / неоновым табло разлук и встреч. / Я ничего не мог уже сберечь. / И потому - уже не торопился..."
Что интересно, у мамы на чердаке хранятся ещё два мешка и чемодан с блокнотами и тетрадями, содержащими записи аналогичного рода. Помню, там где-то должны быть три или четыре романа, множество фантастических рассказов про угонщика звездолетов Драя Квиквера, бездна оконченных и неоконченных стихов, поэм, а также масса черновиков и набросков к другим произведениям. Но что с ними делать? Везти с Украины в Москву? Но вряд ли я буду с ними что-нибудь делать, у меня не хватает времени реализовать и сегодняшние замыслы. Пусть уж остаются там, где они были написаны...
* * *
...Вечером Марина принесла с работы роман Б. Акунина "Любовник Смерти" - надо же, мол, посмотреть, как пишет этот лидирующий во всех книжных рейтингах автор. Целых полчаса я вполне добросовестно пытался вчитаться в абсолютно искусственно сконструированную историю, написанную каким-то стилизованным под девятнадцатый век языком, но в конце концов бросил. Ну зачем мне читать то, что мне абсолютно неинтересно? Не могу, не могу я сопереживать высосанным из пальца героям, существующим в некоем виртуальном, никаким боком не пересекающимся с моим мире! Все это - так, развлекаловка. Очередная компьютерная игра, хотя и в псевдоисторической упаковке...
21 - 22 августа. Во вторник сходили с Алинкой с утра на очередной сеанс иглотерапии (лечим ей аллергию), а потом уехали в Загорянку. Стоят такие солнечные дни, что просто грех держать ребенка в городе, от которого у нее, кстати, эта аллергия и возникла.
Приехав на дачу, переоделись и, быстро перекусив, поспешили на речку. Температура воды в Клязьме +21 градус, так что до приезда Марины мы с ней пару раз с удовольствием искупались. Но вообще-то уже во всем ощущается приближение осени - ни земля, ни воздух ни капельки ни пригреваются, так что на берегу мерзнешь намного сильнее, чем в воде.