Я побит - начну сначала!

Быков Ролан

Хочу вдруг взять и написать «Мама, война!» Сесть и написать. И писать, пока не напишу. Мучит Люба, Миша, дела [55] . А вот все бросить и сесть писать.

А может, взять стенографистку? А может, работать с пленкой?

24.12.80 г.

Истерика как будто кончается. Отказ от прежней жизни — это еще не позитивная программа. Позитивная программа — это отказ от прежней жизни на деле. Отказ от прежней жизни — это созидание, а не одно только разрушение. И потом, так ли уж я отказываюсь от прежней жизни, продолжая покупать, планировать покупки и суетясь возле денег? Долгов нет. Но и денег всего 470 рублей. Все предстоящие получения липовые. Мне не хотят платить. Так или иначе —

до Нового года шесть дней. Господи, помоги!

55

Любовь Кутузова — актриса, жена человека, которому Быков был обязан. С ней он приготовил программу, с которой она поступила в Москонцерт. Миша — актер цирка. Его увольняли. Он упросил Быкова помочь ему с номером, что тот и сделал.

Надо узнать, нельзя ли Любе участвовать в конкурсе эстрадных артистов? Блок и детектив (?) Надо бы подключить к этому самого Гришу Перельмана.

Очень и очень конфликтно я живу.

К Орнаментам [56]

«Дай денежку», «Варежка», «Сидит дед на пенечке», «Что лучше». (Что такое «орнаменты»?)

Что бы могло войти в ретроспективу советского детского фильма? Наверное, сказки Роу и Птушко, что-то Фрэза, «Республика Шкид», «Айболит-66», «Черепаха», «Буратино».

56

Быков задумал небольшую книгу, которую для себя назвал «Орнаменты», туда должны были войти названные ниже сочинения.

Надо представить ретроспективу моих фильмов (попробовать).

«Мама, война!» [57]

1. До войны: дом, приятели, тайна, подземный ход, голуби, враги, взрослые, социализм. Кукольный театр, спектакль в первой образцовой типографии. Абиссиния, испанцы. «Лапать» девочек. Вечер у радио. Первые стихи. «Мама, купи». Красивая тетя Маня. Додик Симочка и фортепиано. Отец. Туркмения. Цветы Сталину. Воровство. Ножички. Кошки. Ласточки. Суранда. Начало войны. Старуха-шпион. Грибы в Суздале. Сражение с преподавателями.

57

Быковым написано 40 страниц под названием «Мама, война!». С этим ликующим криком Ролан вбежал в комнату, а мама села на кровать и заплакала. Это должна была быть повесть о детстве, а позже — фильм.

2. Эвакуация. Тимуровские команды, гадания, мамина столовая, трое на трое, сын наркома, побег на фронт, Лаг - собака. Журнал. Старшие.

3. Москва военная. Класс. Учителя. Время слез. Базар. Открытие Златы. Конфликт на кухне. Дом пионеров. Сталинград. Театр в Сталинграде. Дневники. Франклин.

4. Поступление в ВУЗ. 7-е ноября.

25.12.80 г.

Собственно говоря, режиссура как направление в искусстве родилась сравнительно недавно — оттого-то она, по сути дела, не осмыслена. Однако это новый способ анализа, включающий в себя реконструкцию живого способом трактовки (то, чем занимался в художественной антропологии Герасимов). Тут принципиальная ориентация на художественность мышления, в коей мир и объективное познается через постижение субъективного «Я».

Существование своего «Я» в чужой структуре — оживление живой объективной жизни. Приблизительность этого оживления не принципиальна. Напротив, отсутствие так называемой точности — тоже открытие, и открытие сути (как в математике отбрасываются сотые и тысячные, когда они не принципиальны).

Образ, даже самый реалистичный, даже самый живой, — это все-таки факт в разрезе, это факт исследованный. Жизнь — факт неисследованный. Всякое исследование возможно только при допуске точности, при отбрасывании случайности.

Режиссура — некое завершение многих муз, некое возвращение музам их прямого природного

начала. Кинематограф вдруг обнаружил свою слабость перед театром именно там, где он вдруг вышел на алхимию, на поиск философского камня. Именно там, где он полемически стал претендовать на абсолют. (Вот уж действительно «сумасшедшее фортепиано».)

Возвращение музам единства и разнообразие взаимоподчинения — открытие режиссуры. В режиссуре есть универсальность реконструкции жизни в образе. Тут снова приход от субъективного к объективному — слияние частного и общего в бесконечном постижении единства через вариант. Конечное исследование «Я», его итог — его противоположность: «не Я». Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух Святой — где-то в формуле реконструкции бытия и соотношения этой реконструкции с жизнью Духа.

Суть в искусстве — его развитие, рождение художников, которых и профессионализм не изгорбатит. Обаяние свежести и молодости не есть еще красота и совершенство. Это есть обаяние начала и надежд. Но в нем чрезвычайно сильно и впечатляюще прикосновение к Великому. Тут дело не в том, что профессия корыстна, тут дело в умении обращаться с опытом, который и благо, и рутина, и достоинство, и проклятие. Незнание — сила, но профессионализм — это уже «ученое незнание» (и не только по Николаю Кузанскому). Просто незнание выигрывает перед знанием, но лишь однократно. Искусство — это жизнь духа в веках. Это знание и накопление знаний, накопление культурной мощи Духа. Чур, на новенького! — Радуга бабочки, момент, игра разбивающихся о камень брызг. Что она без солнца и без векового колебания океана? Хотя во взметнувшейся у скалы волне — вся формула мгновения искусства. Тут тоже двуединство и третье — оставшаяся во впечатлении красота.

Триединство — это причина + следствие + оставшийся в вечности жизни духа их смысл и след.

Это единое в триединстве.

А Кузанского надо бы попытаться понять и немного законспектировать. Мне действительно, как человеку, возросшему на измерении чисел, веса и т.д., сугубо чужеродно все, что он противопоставляет этому. Незнание как постижение непостижимого кажется мне той самой схоластической уловкой, о которой хочется сказать словами Евангелия от Матфея: «Фарисеи, книжники и лицемеры».

Ох, не зря церковь прокляла актеров изначально! Сама сущность актерского творчества — это признание тождества человеков. Церковь прокляла скоморохов по поводу сквернословия и хулы, но не по этой причине, ох, не по этой! В самой сути актерства мерещилось ей кощунство (не говоря уже о последующем совпадении в русском языке слов «образ»). И церковь сквернословила, и церковь хулила, и безобразничала, и бражничала. Не безнравственность скоморошьей братии пугала политиков от религии. В актерствовании было постижение Его через кошмарное «Я» древнего актера. Это была крамола! Это было нападение на политическую сущность Церкви. Это была изначально не дозволенная демократизация сущности религии. Это была не просто демократизация — нападение на власть Церкви над Богом.

Скоморох от черта! Скоморох был сомнением, ересью. Это для Церкви! А по сути, в изначальном актерстве было начало созерцания — измерение бытия образом. Скоморох, наверное, часто смешил. Но, скорее всего, больше радовал, смешил. Радость состояла в открытии тождества с миром, в факте победы Духа ад фактом. Осмысленный в образе факт жизни терял свою транс-цедентальную власть над человеком. Факт становился исследованным, факт становился в ряд духовной жизни.

Не надо только примитивно обрушиваться на Церковь — особенно тех лет. Ой, не надо! Силой берегла она Духовность. И сегодня церковники и еретики должны быть похоронены в одной братской могиле, как Франко похоронил республиканцев и фалангистов: тут покоятся патриоты Испании. Церковь — это зарождение плода цивилизации, духовности, знаний, служения, веры и в конечном итоге — Добра. Оно бы лучше иначе, да не могло быть иначе. Великое созерцание мудрецов - их итог, их вершина — в зародыше лежит в рождении профессии лицедеев. Приход к объективному от субъективного есть структура актерской профессии; она же - религия.