Я, подельник Сталина

Янбаев Ильфат

Сталина ничуть не смутил ерническая интонация.

– В политике не всегда так получается. Но ты прав: искажать историю не стоит. Если в какой-то момент времени нельзя сказать правду, лучше промолчать или... или действовать исходя из обстоятельств. Да, да, решительно действовать исходя из обстоятельств, пока что неведомых всем остальным. Ты только представь, в деревянном здание собралось очень много людей. Идет собрание или концерт. А ты заметил, начинается пожар. И что, сразу во всю ивановскую гаркнешь «Пожар!!!»? Так люди друг друга передавят, бестолковым стадом будут толкаться и закупорят все выходы! Умный человек

поступит по другому. Но потом надо будет все подробно разъяснить, как все случилось. А то ведь самого потом обвинят в поджоге.

– Иосиф Виссарионович, спрашиваю не образно, а буквально - а как бы вы поступили в случае пожара?

– Так что же тут хитрого. Подходишь к заднему ряду и тихо шепчешь крайнему товарищу: «В здание пожар. Передай по цепочке и быстро выходи».

Марат возмутился:

– Так у передних рядов не будет шанса спастись!

Большеусый недобро прищурился.

– Давай, давай, ты еще вспомни про слезинку ребенка Достоевского. Мне тут эту слезинку свои интеллигенты постоянно напоминают, укоряют, понимаешь ли.

Смачно и непонятно выругался, наверное, по-грузински и продолжил:

– А если на одной чаше весов слезинка одного ребенка, на другой - тысяча, миллион, море слез других детей? Какая-нибудь кисейная барышня или салонный поэт сразу убегут от такого выбора, поставленного судьбой. Даже не захотят подумать, ведь они своей трусливостью обрекают и этого, одного ребенка, и всех остальных. Нет, они лучше стишки про это сочинят. Да еще чтобы все видели, как они страдают и как им тяжело. Тьфу! А мужчина должен попытаться спасти большее количество людей, даже ценой этой самой слезинки.

– Но вы же не будете отрицать, большевики сильно постарались, чтобы расшатать империю?

Сталин саркастически посмотрел на собеседника.

– А почему ты думаешь, дескать, в империи было так хорошо? Неужели народ у нас такой глупый, пришли большевики-агитаторы и все поверили, что белое - черное, черное - белое? Зачем людей за глупых баранов держишь!? Нет, в России царил не Николай, в России царили банкиры и промышленники, готовые продать свою мать за копейку, не то, что Родину. В России царили бездельники-вольнодумцы, подбивающие народ к смутьянству, в России царили голод и нищета, невежество и продажность властей. Да что много говорить. Я тебе тут из умной книги почитаю, подумай, разве можно было с таким мириться?

Вытащив из комода книгу в потрепанной дерматиновой обложке, Большеусый начал монотонно читать. Марат сразу почувствовал: за наигранной бестрастностью голоса пытался скрыть что-то очень личное. Такое, что хочется выкинуть из памяти, но не получается. Внимательно прислушался.

– Ты их жалеешь... Жалко тебе их. А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Над сиротами убитых плакали? Ну? Моего отца уволили после забастовки с завода, сослали в Сибирь... У матери нас четверо... Мне, старшему, девять лет тогда... Нечего было кушать, и мать пошла... Ты смотри сюда! Пошла на улицу мать, чтобы мы с голоду не подохли! В комнатушку нашу - в подвале жили - ведет гостя... Одна кровать осталась... А мы за занавеской... на полу...

Большеусый судорожно сглотнул комок в горле, продолжил.

–

И мне девять лет... Пьяные приходили к ней... А я зажимаю маленьким сестренкам рты, чтобы не ревели... Кто наши слезы вытер? Слышишь ты?.. Утром беру этот проклятый рубль... мамой заработанный рубль, и иду за хлебом...

Марату почудилось что-то неправильное во всем этом. Не верю и все тут! Подсознание настойчиво пыталось достучаться до сознания и сообщить что-то очень важное. Нет, никакой фальши, Большеусый искренен в своем порыве. Почти катарсис, ядрена вошь. И в тему. Трудно возразить по существу, если ты не законченный циник и мерзавец. Но что же тогда смущает Марата? И тут его озарило. Уяснение нестыковки ударило молнией и прорвалось бешеным потоком.

– Ты кто таков на самом, тварь усатая? С какого времени приперся, куда дел настоящего Сталина? Нечего комедии ломать, а я-то почти поверил!

Большеусый оторвавшись от книги, бросил на него недоуменный взгляд.

– Потрудись внятно объясниться, какой-такой комедия я перед тобой ломаю...

Книгу читал сносно, а тут сразу проступил явственный кавказский акцент. Волнуется человек. Но Марат уже не верил во все эти иезуитские штучки. Сжав и расслабив все тело для мгновенного броска, уже тихо процедил сквозь сжатые зубы:

– И что, совсем не было настоящего Сталина - Джугашвили? Ты завалил его потихоньку? Под личиной кровавого диктатора работал попрыгунчик во времени?

Плавными движениями встал с кресла, начал медленно приближаться к собеседнику. Змеей прошипел:

– Это какой же мразью надо быть, отправиться в прошлое и убить миллионы и миллионы людей. Остренького захотелось, нервы пощекотать, потомок хренов? Говоришь, я мягкотелый, но на тебя меня хватит, сука ты приблудная. Об одном прошу, скажи, из какого ты времени? Скажешь - сдохнешь быстро, без мучений....

Марат действительно намеревался разорвать его руками. В той, настоящей жизни был пацифистом, а тут сам себя не узнал: неистовая ярость переполнила каждую клеточку. Рвать, именно разорвать ублюдка на части, иначе не утолить жажду мести за всех безвинно убиенных, иначе ненависть разнесет в клочья самого Марата. Однако Большеусый явно не собирался драться. Так же сидя в кресле, примирительно вытянул обе руки ладонями вверх и вперед.

– Убить никогда не поздно. Ты только скажи, почему это я не Сталин. Товарищу Сталину это очень интересно.

Вот ведь гад, руки не дрожат, голос спокоен, не боится ни черта. Но это уже лишние детали, примериваясь для атаки, Марат вкрадчиво произнес:

– Что, сука, за лоха меня держишь? «Поднятая целина» написана после коллективизации, настоящий Сталин никак не мог бы цитировать Давыдова в 1925 году.

У собеседника на лице мелькнула искра понимания. И началось. Откинувшись на спинку кресла, он начал хохотать. Наблюдая за ним по прежнему ссузившимися глазами, Марат внутри чуток сдулся - совсем ведь непонятная реакция у человека, которого собираются убить голыми руками. А Большеусый клокотал, грохотал смехом, порою срываясь на фальцет. От переизбытка душившего изнутри веселья прихлопывал себе по коленям. Марат растерянно ждал, чем все это кончится. Наконец-то, чуть отдышавшись и утирая слезы, Большеусый вновь обрел дар речи: