Я - подводная лодка!
Шрифт:
Когда стих плач кораблей, рванула воздух команда:
– На пле-чо! Напра-во!
"Не бил барабан перед смутным полком..." Бил! Еще как бил перед сводным полком Северного флота. Чеканным парадным шагом маршировал полк перед своим главкомом, мимо вдов и сирот, мимо седоволосых монахов Трифон Печенгского монастыря, мимо причального фронта, мимо памятной доски, заваленной венками, сквозь которые пробивались отчаянные строки:
Сколько муки и веры, Сколько правды и лжи Утонули в глубинах Каждой русской души...В
А потом была лития в деревянной церкви Николы Морского, срубленной костромскими плотниками на берегу Ура-губы. Вместить она могла не более двух десятков прихожан, и потому оказалась посреди тех, кто пришел постоять у её стен с горящей свечой. Ее сосновый ковчег плыл в море голов. Свечи держали и христиане и мусульмане - единым Храмом стал в этот час сруб под православной главкой. И в клеймах икон, которые привезли с собой печенгские монахи, были выписаны - впервые в истории церковного искусства - лики атомщиков и ракетчиков, вычислителей и турбинистов, лики мучеников "Курска", под ними же славянской вязью шли имена - русские, татарские, башкирские, горские, немецкие - без различия, кто крещеный, а кто нет. Все они приняли крещение в одной купели...
Я стоял рядом с маленьким пожилым мужичком, чья круглая, по-татарски стриженная голова была горестно втянута в плечи. Валерий Сабирович Янсапов прилетел сюда из Ишимбая. Его сын, командир отделения коков главстаршина Соловат Янсапов, навсегда остался в четвертом отсеке "Курска". И не было в мире таких слов - ни на татарском языке, ни на русском, - которые могли бы объяснить ему его горе, примирить его с ним...
...Поминали подводников в офицерской столовой противоавианосной дивизии. Три зала с трудом вместили добрую тысячу народа. Мы сидели против женщин в черных платках и, словно злостные должники, боялись поднять на них глаза.
Проникновенное, как всегда, слово молвил командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов.
Зал поднялся.
– Помянем...
Ох и горька ж ты русская водка под вдовьи слезы...
Мне выпало поднимать чарку вместе с матерью, отчимом и вдовой штурманского электрика мичмана Андрея Полянского. Они приехали из Тихорецкой. Генерал, сидевший напротив, уговаривал их жить, несмотря ни на что...
– Вот и не верь в судьбу, - вздыхала мать Андрея.
– Андрюшин отец погиб в 26 лет, и сын тоже в 26... Но почему?
Этот же безответный вопрос стоял в глазах Ирины Белозоровой, вдовы капитана 3-го ранга Николая Белозорова, командира электротехнической группы... И Ирины Лячиной, вдовы командира "Курска". И только бабушка мичмана Кузнецова, потерявшая сына в Афганистане, дочь - от тяжелой болезни и внука на "Курске", - Александра Арсеньевна, седая, с орденом Отечественной войны на трикотажной кофте, утешала своих соседок. Видно, слова такие знала...
Кто-то делился своими снами:
– ...Я говорю, Володя, ты же погиб! А он улыбается: ты что, ма, сама же говорила - я в рубашке родился...
А потом все пошли в ту казарму, где стояли застланные "по-белому" койки их сыновей... Кто-то верно сказал: "Они уходили
Профессия подводника - это нечто большее, чем умение защищать Родину. Родину защищает и боец с ружьем. Профессия подводника - это ещё и великая любовь к морю, к океану. Любовь почти платоническая. Трудно любить то, что практически не видишь. Очень трудно любить море, видя его разве что в перископ, ощущая его лишь по стрелкам приборов. Но именно так любят море подводники - из его глубины.
Кое-что о простейших истинах
"Ребят с "Курска" не спасли только потому, что поздно обратились за иностранной помощью". Эту простую "истину" телетолкователи уже успели вдолбить в сознание широких масс. В подобное объяснение легко поверить, потому что его очень легко понять, гораздо легче, чем вникать в технические околичности, о которых толкуют специалисты: какие-то непонятные комингс-площадки, шлюзовые камеры, аварийные люки... Верить им - тяжкий труд розмысла. Гораздо проще - "поздно обратились за помощью к иностранцам".
Простейшие "истины" живучи, как и простейшие паразиты. Тем более что на печальном примере "Курска" осуществилась древняя притча о пастухе, который развлекался криками "Волки!". А когда пришли настоящие волки, сельчане не поверили ему и потеряли стадо.
Русский человек вообще не склонен верить официальным сообщениям: будь это сводки военного Информбюро или заверения генсеков о послезавтрашней эре коммунизма или безопасности чернобыльского взрыва. И вот теперь все объяснения - справедливые!
– насчет того, почему нельзя было войти в десятый отсек "Курска" и выйти из него, воспринимаются как оправдания властей, как попытки скрыть горькую истину. И тем не менее в морскую историю России войдет как непреложный факт: Северный флот для спасения "Курска" сделал все, что можно было для этого сделать. И сделал он это, несмотря на всю свою разоренность. Так тяжело больной человек в минуту крайней опасности встает и превозмогает все свои немощи, а порой и предельные возможности. Североморцы первыми же убедились, ещё до призыва иностранцев, что спасать уже, увы, некого.
Так откликнулся на гибель "Курска" мурманский поэт Николай Колычев. Да, надо искать смысл мученической смерти ста восемнадцати человек. Верующему человеку это сделать проще, чем атеисту. Потому что верующий увидит в подводной трагедии не техногенную катастрофу, а Знамение; недаром в центральном посту атомарины находилась икона, преподнесенная курянами, Божия Матерь "Знамение". Что же оно означает, это Знамение? Поэт ответил на него так:
Опускают венки на суровую скорбную воду. Да прозреют живые, поняв, как друг другу нужны. Вся Россия скорбит. Значит, мы остаемся народом! В общей боли и муках срастается тело страны.Не только Россия, весь мир вздрогнул, когда рванул этот страшный подводный взрыв, когда внимал стукам живых из стального гроба, когда читал строки не тронутой огнем и водой записки Колесникова, когда видел и слышал, как выкрикивают матери в черную воду имена своих сыновей. Неужели такие потери на стыке веков и тысячелетий ничего не значат? Неужели мы не поймем, ради кого и во имя чего погибли лучшие из лучших?