Я понял Японию. От драконов до покемонов
Шрифт:
Буддизм объяснил им, что смерть – это ещё не конец, рассказал про карму и перерождения, дал надежду на лучшую жизнь после смерти, если совершать благие деяния и не грешить понапрасну в этой. Он дал им изображения богов, научил их тому, что можно молиться в красивых храмах, объяснил основные принципы эстетики и устройства этого мира.
Неудивительно, что буддизм, как мы увидим, в какой-то момент получил так много власти, что немногим было под силу с ним совладать. Но это будет много позже, а пока – японцы ещё даже не могут ухватить всю суть буддизма с его идеями сансары и нирваны (для этого их интеллектуальный уровень пока недостаточен, и это время придёт лишь спустя несколько столетий), но уже чувствуют его силу и мощь.
Также в это время в Японию приходит конфуцианство, которое во многом
Один из наиболее известных текстов, приписываемых Конфуцию, называется «Книга о сыновней почтительности». Этот труд был очень популярен в древней Японии, к VIII столетию входил в программу всех школ и тщательно разбирался на обязательном уровне. Основа общества – это семья, и «каждый должен почитать своих родителей так же, как каждый служит Небу», – писал Конфуций. Небо (тянь) – вообще ключевое понятие в конфуцианстве, неразрывно связанное с благородством правителя и его правом на управление страной. И хотя в Японии, в отличие от Китая, император правил вне зависимости от своих личных качеств, а лишь по праву принадлежности к определённой семье, идея почитания верховной власти и государства как семьи показалась правящему роду заслуживающей внедрения у себя в стране.
Заимствования были основополагающими, и не про все из них можно сказать, что они дались японцам легко. К таким сложностям относится, например, то, что было решено использовать китайскую письменность. Довольно странная идея – учитывая, что в японском языке около 50 слогов и запись их азбукой выглядела бы, безусловно, куда логичнее, чем внедрение для этой цели из-за рубежа порядка 50 тысяч пиктограмм и идеограмм.
Но прийти к идее азбуки японцам к тому времени не удалось, поэтому пришлось использовать достижения зарубежной цивилизации (впрочем, в защиту японцев надо признать, что никто из их соседей азбуку тоже не придумал, поэтому весь дальневосточный регион использовал китайскую письменность). Путаница на первых порах была невообразимой: в разных регионах для записи одних и тех же слогов использовались совершенно разные знаки, и подобное отсутствие единообразия привело к невозможности сегодня расшифровать ряд документов, относящихся к японской древности. Понадобится несколько столетий, и японцы на основе иероглифики придумают свои слоговые азбуки, но путь к ним был весьма непрост. По сути, тому, кто хотел писать по-японски, приходилось вначале выучить китайский.
В это же время в Японии появляется китайский календарь: так называемые «10 небесных стволов, 12 земных ветвей». В его основе лежала идея цикличности времени: каждый цикл состоял из шестидесяти лет. 10 стволов – это пять китайских первоэлементов (Огонь, Вода, Металл, Земля, Дерево), у каждого из которых были «старший» и «младший» братья [13] . 12 ветвей – это двенадцать китайских зодиакальных животных. Количество возможных сочетаний, таким образом, составляет шестьдесят: цикл начинается с года Крысы, старшего брата Дерева, и заканчивается Свиньёй, младшим братом Воды. Новое совпадение первого «ствола» и первой «ветви» происходит ровно через шестьдесят лет [14] . Известный сегодня всему миру цикл из двенадцати лет, в котором животные сменяют друг друга, – это на самом деле уменьшенный цикл полной шестидесятилетней версии.
13
Впрочем, «братьями» их называют в европейской традиции, в китайском оригинале родственных семейных отношений между ними нет.
14
60-летний юбилей в Японии называется канрэки: считается, что человек в этом возрасте снова становится младенцем
Эти же самые животные применялись и для разделения суток на одинаковые временные отрезки (в русской традиции их называют «стражами»), равнявшиеся примерно двум астрономическим часам: например, стража Крысы была ночью (с 11 вечера до часа ночи), стража Змеи – утренней (с 9 до 11 утра), а Обезьяна заступала на стражу примерно в три часа дня.
Они же были использованы для ориентации не только во времени, но и в пространстве. Пока в языке не появились понятия сторон света, японцы ориентировались по направлению Дракона, Тигра или Змеи. Так в Японии формируются основные временные и пространственные координаты.
Китайские нововведения не обошли стороной и политическую жизнь. К 603 году относится введение системы чиновничьих рангов по китайскому образцу. Они были названы важными конфуцианскими понятиями и ранжированы по цвету головных уборов. Чиновник первого ранга, к примеру, назывался «Большая добродетель» и носил фиолетовую шапочку, а чиновник 12-го – самого низкого – ранга назывался «Малой мудростью», и шапочка у него была серого цвета. Вообще, судя по японской политике в древности, цвета головных уборов и мантий их интересовали гораздо больше, чем политические функции той или иной должности: таким образом, сама система была китайской, а содержание было уже японским.
Это, разумеется, лишь некоторые примеры того, как японская повседневная жизнь обогащалась новым содержанием – благодаря стараниям правящего рода обмены становятся регулярными, буддийские монахи, учёные, художники и инженеры отправляются на стажировки в Китай, проводят там несколько лет и возвращаются непревзойдёнными мастерами.
Благодаря постепенному культурному и политическому развитию японцы со временем начинают осознавать себя самостоятельными, независимыми, а в чём-то – даже превосходящими великий Китай. Подумать только: в 607 году Япония вместе с официальным посланником Оно-но Имоко направляет в Китай письмо, в котором от лица Императора страны, где солнце восходит, обращается к Императору страны, где солнце заходит.
С точки зрения современного знания географии в таком обращении был свой резон, но писать в официальном послании императору великого Китая такие слова (учитывая, что ещё несколько столетий назад у него выпрашивали право на власть над страной) – было настолько вызывающе, что китайский император был оскорблён и письмо поначалу не принял.
Но конфликт вскоре был улажен: китайцы сделали скидку на то, что от их диких островных соседей странно ожидать дипломатического такта, а в следующем японском официальном письме через пару лет тон стал уже гораздо более уважительным.
Все эти дипломатические миссии и масштабные изменения японского государства были бы невозможны без одного человека, которого можно считать первым японским просветителем.
Его звали Сётоку Тайси (принц «Святые Добродетели»), и он приходился племянником императрице Суйко – первой женщине на японском престоле, правившей с 593 по 628 годы. Принц Сётоку, обладая не только мудростью и благими намерениями, но и мощным государственным ресурсом, хорошо понимал, что для развития своей страны нужно брать пример с более развитых стран, а потому всячески стимулировал внедрение зарубежного опыта.
Скорее всего, он поддерживал и стимулировал распространение буддизма не потому, что ему было близко содержание этой религии (она для японцев на тот момент была несколько сложна для понимания), а потому, что чувствовал её великую роль в жизни на материке. Если научить этому и местных жителей, рассуждал он, возможно, это введёт страну в цивилизованное пространство и позволит тем самым сравняться с более продвинутыми соседями.
В целом инициируемое властями насаждение буддизма в Японии в VII столетии следует рассматривать не столько как религиозную инициативу, сколько как средство постижения другой цивилизации, где понятие «буддизм» равняется понятию «культура» в целом. Не в последнюю очередь благодаря такому восторженному отношению буддизм, как мы увидим, приобрёл почти неконтролируемое влияние на разные сферы жизни страны.