Я послал тебе бересту
Шрифт:
Берестяные грамоты позволили иначе посмотреть и на некоторые сообщения известных раньше письменных источников. В хронике Генриха Латышского под 1209 годом названы «гривны ногатами». А самое раннее их упоминание снова можно извлечь из берестяного документа — грамоты № 227, найденной в слоях 1197—4224 годов: «А се пакы шьдо-шы воземи десять гривьно ногатами...».
Если к семиричному счету перешли в начале XIII века, почему же затем еще целое столетие гривну продолжают называть не просто «гривной», а «гривной из ногат»? Казалось бы, так ее должны именовать только на первых порах, пока не исчезла привычка считать и на ту прежнюю
Мы видим, что между 1268 и 1281 годами одновременно употреблялись какие-то гривны, состоящие из 10 единиц, и гривны, состоящие из 7 единиц. Если последние утвердились в Новгороде и употреблялись затем в нем в XIV веке, когда ногата стала называться белой, то первые в XIV веке возможно обнаружить уже не в Новгороде, а в Москве.
Таким образом, уже сейчас берестяные грамоты дают возможность понять некоторые детали сложного процесса развития денежных систем. Не все в этом процессе ясно до конца, но ведь и грамот такого рода пока мало. И нет сомнения, что будущие находки откроют нам новые детали, о которых сегодня мы даже не подозреваем.
Разумеется, деньги, о которых только что рассказано, требовались не для приобретения одного лишь зендяица, соли, лососей и лампадного масла. Главная цель их накопления новгородскими землевладельцами заключалась в максимальном расширении своих владений, в приобретении новых и новых земельных участков. Этот процесс отразился и на бересте. О таких покупках говорится, например, в грамоте № 178, документе конца XIV века:
«Поклон от Синофонта ко брату моему Офоносу. Буди тоби сведомо, купил есом перво Максима Ещерски уезд и Замолмовсови и свое сироти в Симовли, а на Хвойни. А Максиме, Иване Широки ту же быле».
Ксенофонт сообщает своему брату Афанасию, что купил у Максима большие земельные участки и сирот — зависимых крестьян. Новые владения Ксенофонта можно без особого труда найти на современной карте Новгородской области: в 50 километрах к северо-западу от Новгорода протекает река Ящера и находится озеро Хвойно.
Грамота № 318 не менее выразительна: «Се купило Михало у князя великого бороце у Василия — Одреяна кузнеца и Токову, и Островну, и Ротковици, Кодраця, и Ведрово. Да 2 рубля и 3 гривны даете Яков. Атно се замешете Михалу брату, егдасте серебро двое».
Михаил, написавший эту грамоту в середине XIV века, у великокняжеского «(борца» — сборщика дани Василия купил кузнеца Одрея-на и несколько деревень. Часть суммы он еще не уплатил Василию. Эти деньги должен внести его брат Яков, по-видимому, задолжавший Михаилу. Если Яков замешкается с уплатой, Михаилу придется платить Василию вдвойне. Таким было условие покупки.
Дошел до нас и один лист из обширного описания на бересте владений какого-то новгородца конца XIII века; на этом листе перечислены принадлежавшие ему участки на притоках реки Меты. Берестяной лист найден в 1961 году и получил номер 390.
А вот еще одна сторона новгородской
Такие переходы приводили к заключению договора между крестьянином и его новым господином. Договор, заключенный с Семеном Карелиным, нам, к сожалению, не известен. Но вот договор между Мысло-выми детьми и неизвестным по имени господином дошел до нас. Этот документ найден не при раскопках и поэтому может быть датирован только в рамках всего XIV века: «Се доконьцяху Мыслове дети Труфале з братьею давати уопов б корабей ржи да коробья пшеници, 3 солоду, дару 3 кунници да пуд меду, детем по белки 3 и 3 горсти лену, боран, уновину».
Составившие грамоту № 136 Мысловы дети Труфаль и его братья обязуются платить натуральный оброк («успы») в размере шести коробей ржи, одной коробьи пшеницы, какого-то количества солода. Кроме того, они платят «дар» — три куницы, луд меда, 3 белки, 3 горсти льна, барана и холстину. Суммы все немалые. Очевидно, Мысловых детей было трое.
Другой договор, найденный в 1952 году в слое первой четверти XV века, оказался записанным даже не на бересте, а на дереве. На поверхности небольшой бирки нацарапано: «В Глиньски у Пръкыпие и у Ивана успов: ржи 2 крбие, а овса 2, а кун 11 грена, а мяса плть, а ж (и) та 3 крби». А по краю бирки нанесено девятнадцать зарубок: одиннадцатью глубокими и широкими зарубками обозначены гривны, двумя косыми и мелкими — овес, двумя прямыми и мелкими — рожь, тремя широкими—жито и одной узкой — мясо.
Нужно особо отметить, что договоров такого рода до сих пор историки древней Руси не знали. Подобные договоры в тот же период однако были распространены в Западной Европе. Находка грамоты № 136 и бирки показала, что процесс развития феодальных отношений у нас и на западе шел параллельно.
О жизни крестьян в боярских вотчинах выше написано уже немало. Однако трудно удержаться, чтобы не привести еще один документ рубежа XIV и XV веков — берестяную грамоту № 361, полностью сохранившееся письмо крестьян из деревни Побратилово на реке Шижне под Тихвином своему господину: «Поклон от Шижнян Побратиловиць господину Якову. Поеди, господине, по свою верешь. Дать, господине, не, господине, е. А «ынеця есме, господине, погибли, верешь позябля, сеяти, господине, нечего, а ести такоже нечего. Вы, господине, промежю собою исправы не учините, а мы промежю вами погибли».
Словом «верешь» в древней Руси называли хлебные всходы. В переводе грамота звучит так: «Поклон от Шижнян Побратиловичей господину Якову. Приезжай, господин, на сзои всходы. Дать, господин, нечего. Нынче мы, господин, погибли. Всходы, (померзли. Сеять, господин, нечем и есть также нечего. Вы, господин, между собой никак не договоритесь, а мы из-за вас погибаем».
Многие тексты берестяных грамот ярко освещают подробности судопроизводства, тщательно регламентированного в средневековом Новгороде. Вот, пожалуй, один из самых интересных — грамота № 366 середины XIV века: