Я послал тебе бересту
Шрифт:
Создается впечатление, что владение Моисея было его собственным «скоплением». Поначалу он был совладельцем земель на основе складничества с разными более состоятельными лицами (обращает на себя внимание, что документация по разделам хранится не у него, а у других участников земельных разделов), затем выделил свои участки по «деловым» грамотам. Такой характеристике не противоречит и то обстоятельство, что заботу о своих детях Моисей поручает, несомненно, крупным феодалам Василию Есифовичу и Максиму Васильевичу. Оба вотчинника, возможно, были его влиятельными соседями по владениям.
Мы и до сих пор знали, что классовое расслоение в Новгороде вело к постоянной социальной поляризации непривилегированных сословий. Значительное большинство свободного черного населения Новгорода
«Рукописание» Моисея обернуто в еще один лист, получивший в общей нумерации грамот № 521. Тот самый лист, который от долгого лежания в земле распался на куски, а затем был снова составлен в экспедиционной лаборатории. Кое-какие его части утрачены навсегда, но и без них общий смысл текстов понятен. Именно текстов, потому что, как это выяснилось при прочтении, лист берестяной обертки, такой же большой, как грамота № 419, и снятый, по-видимому, со ствола той же березы, содержал несколько разнородных записей. Хотя сделаны эти записи в одно время с духовной грамотой, но иным почерком, который по многим признакам старше почерка духовной грамоты. Как это могло получиться, если все три грамоты писались практически одновременно? Да очень просто. Автор записей на оберточном листе был старше писца духовной грамоты и учился в более раннее время, когда начерки, характерные для рубежа XIV–XV веков, еще широко не распространились. Мы можем догадываться, что автором этих записей был сам Моисей потому, что только он мог привезти свою духовную в Новгород: ее оформление требовало его личного участия.
Верхняя часть листа заполнена разделенным вертикальной чертой на два столбца текстом в пять строк. Левый, начальный столбец был оторван еще в древности, а в правом читается следующая фраза: «…такъ ся розгори сертце твое и тело твое и душя твоя до мене и до тела до моего и до виду до моего». Нужно думать, что в оторванной, начальной части текста содержалась «симметричная» половина этой фразы: «Как разгорелось сердце мое и тело мое и душа моя до тебя и до тела до твоего, и до виду до твоего, пусть…», а дальше идет сохранившееся: «так разгорится сердце твое и тело твое и душа твоя до меня и до тела до моего и до виду до моего». Высказывались предположения, что перед нами так называемая «присуха», любовный заговор. Однако, скорее всего, это не так. Заговоры на Руси никогда не писались, они устно передавались от поколения к поколению и устно же произносились во время заговорного обряда. Здесь же набросок любовного письма, которое, нужно думать, в самом начале называло и имя адресата. Именно поэтому начальная часть, вероятно, и была оторвана автором, чтобы не компрометировать полюбившуюся ему женщину. Обратим внимание, что автор завещания Моисей был несомненным вдовцом. У него есть тесть и дети, но нет жены. Иначе она была бы упомянута в завещании вместе с детьми. Может быть, и необходимость в духовной грамоте, и включение в число наследников тестя вызваны намерением Моисея жениться вторично, а в связи с этим обеспечить своих детей от первого брака.
Ниже этой записи, в левой части листа, помещена другая:
«На том ся шлю. Отняли у мене Селиванке да Михеике да Якове (да) Болдькине кон(ь) в три рубле, седло в полтину, вотола в полтора… торокехъ. А то содеяло(сь)… дни межи Горкам (и) и Горками на Бору».
Автор записи рассказывает, как его ограбили Селиванка, Михейка… Яков и Болдыкин, и исчисляет свои убытки: коня ценой в три рубля, седло — в полтину, верхнюю одежду (вотолу) — в полтора рубля и что-то в «тороках» (притороченных к седлу вьюках).
Запись об ограблении прямо связана с поездкой Моисея в Новгород. Судя по ее форме, он намеревается передать дело об ограблении в суд, а местопребыванием суда был Новгород.
Еще две записи расположены в нижней части листа. Левая запись очень сильно пострадала, но ее характер, судя по уцелевшим фрагментам, аналогичен прекрасно сохранившейся записи в правой части листа: «Оу Тимошке в Гуслехь полторе коробьи ржи. Оу Кюра 3 цетверотке ржи. Оу Выевка 3 цетверотки пшенице, 3 цетверотки жита». Как видим, здесь записаны долги. Деревня Гусли, в которой живет, по крайней мере, один должник Тимошка (а может быть и все трое названных здесь должников), известна по писцовым книгам все в том же Дубровенском погосте. Существует она и сейчас.
По всей вероятности, последние две записи также имеют самое прямое отношение к завещанию Моисея. В других дошедших до нашего времени средневековых завещаниях их авторы не только распоряжаются судьбой своих земель, строений и денного имущества, но и информируют своих наследников об имуществе и деньгах, розданных в долги. Подобные завещательные записи встречались и на бересте, мы уже знакомились с некоторыми из них в этой книге. Нужно думать, что как часть завещания заметки Моисея о его должниках предназначены для включения в окончательный его пергаменный текст.
Подобно тому, как в основном тексте завещания Моисей предстал перед нами небогатым землевладельцем, в только что цитированных записях он выглядит и незначительным заимодавцем. Зерно, которое ему задолжали крестьяне, исчислено здесь в коробьях и четвертках. Последняя мера сыпучих тел была мало распространена в Новгороде, но она характерна для Пскова (а Порхов находился у самой границы Псковских земель). Это весьма небольшая единица. Псковская летопись под 1476 годом, к примеру, оценивает четвертку ржи в 4 1/2 деньги. Будучи ограбленным, вполне установленными по имени злоумышленниками, автор записей не имеет возможности сам расправиться с ними и пытается взыскать свои убытки законным порядком, а это также характеризует его как не очень значительного собственника.
Поездка Моисея в Новгород оказалась несчастливой. Черновики своих документов он потерял на глухом пустыре, где его может быть и еще раз ограбили. Но эта поездка сделала его судьбу достоянием истории.
Знакомясь сейчас с результатами открытий 1951–1974 годов, мы хорошо видим, что наши представления о средневековой культуре Новгорода и его истории стали в несколько раз полнее, чем прежде. Этим мы обязаны берестяным грамотам, самое существование которых привычно связывается теперь с Великим Новгородом. Однако берестяные грамоты не были узко новгородским явлением. Они широко употреблялись на Руси и не только в русских землях.
Уже на следующий год после знаменитой находки 26 июля 1951 года берестяная грамота была найдена за 400 километров от Новгорода в древнем Смоленске, где работала экспедиция Московского университета под руководством Даниила Антоновича Авдусина. К сегодняшнему дню эта экспедиция нашла в Смоленске десять берестяных документов. В 1958 году к числу городов, сохранивших в своих недрах древние берестяные тексты, присоединился Псков, где первую грамоту на бересте обнаружила экспедиция Григория Павловича Гроздилова. Сегодня известны уже три псковские находки. В 1959 году берестяную грамоту нашли случайно во время строительных работ в Витебске. Начиная с 1966 года отряд Новгородской археологической экспедиции ведет раскопки, которыми руководит Александр Филиппович Медведев, в одном из новгородских городов — Старой Руссе, в ста километрах к югу от Новгорода. Первая старорусская берестяная грамота найдена уже в 1966 году, а сегодня в берестяном «архиве» этого города уже тринадцать документов.