Я – посланник
Шрифт:
– Так это ты, что ли? – вопрошает Одри.
– Ричи, я – ходячая лень. А он – тупица, – хмыкает Ричи и тычет большим пальцем в Марва. И, простирая к нам руки, говорит: – Посмотрите на меня – я же тунеядец на пособии. Вдобавок не вылезаю из букмекерской конторы. Я даже до сих пор с родителями живу!..
Тут я должен дать вам справочную информацию. На самом деле Ричи зовут совсем не Ричи. Его настоящее имя Дейв Санчес. А Ричи мы его прозвали из-за татуировки на правом плече: вроде как Джими Хендрикс, но этот Джими больше похож на
Правда, есть один нюанс. Ричи лучше не говорить про Джина Уайлдера. Не советую. У парня начинается натуральный маниакальный психоз. А если Ричи еще и пьян – вообще труба.
Что я могу еще о нем рассказать? Кожа смуглая, усики никогда не сбривает. Волосы курчавые, цвета глины. Глаза черные, но добрые. Ричи никогда не учит никого жить – ну, и от окружающих ждет того же. Еще он ходит в одних и тех же линялых джинсах, хотя кто его знает, может, у него несколько пар одинаковых. Я как-то не подумал спросить.
Когда он подъезжает, слышно издалека – у Ричи мотоцикл. «Кавасаки» или что-то вроде этого, черно-красный. Летом Ричи ездит без куртки, – а что, он с детства гонял на мотике. Так что обычно на нем футболка или «пожилая», немодная рубашка, они с отцом их по очереди носят.
В общем, мы сидим и все на него смотрим.
Он нервничает и вдруг поворачивается, – а мы за ним, как привязанные, – к Одри.
– Ладно, – начинает она речь в свою защиту. – Согласна, из всей компании я одна, пожалуй, способна на такую бредовую шутку…
– А почему сразу «бредовую»? – возмущаюсь я.
Карту почему-то хочется защищать, как самого себя.
– А можно я продолжу? – строго говорит Одри.
Я только киваю.
– Отлично. Так вот… о чем я… Короче, это не я. Но у меня есть версия. Кажется, я знаю, как и почему туз оказался у тебя в почтовом ящике.
Все молча ждут, пока она собирается с мыслями.
Наконец Одри говорит:
– Это все связано с ограблением. Кто-то прочитал статью в газете и решил: «Ага, вот подходящий парень. Вот кто нужен нашему городу!»
Она улыбается, но тут же хмурится:
– Эд, что-то произойдет в каждом из этих домов. А ты должен будешь… отреагировать.
Тут задумываюсь я. А потом решаюсь:
– Слушай, но вообще-то это ненормально…
– В смысле?
– Что значит «в смысле»? Ты не понимаешь, что ли? А если там люди каждый вечер кулаками друг друга метелят? Я должен пойти и разнять, так, по-твоему? Между прочим, здесь в половине домов граждане так «отдыхают»!
– Ну, Эд, тут уж как карта ляжет…
– Прекрасно, – бормочу я в ответ и вспоминаю сорок пятый дом по Эдгар-стрит.
Та еще задница, представляю, что там творится…
Весь
Если честно, ненавижу, когда Марв выигрывает. Потому что он не просто злорадствует, а злорадствует мерзко, с ехидцей. Подленько так злорадствует и сигарой еще попыхивает. Тьфу.
Кстати, Марв тоже живет с родителями. Много работает – плотничает на пару с отцом. Вот только ни цента не тратит, все в кубышку пихает. Взять хотя бы эти сигары – их он крадет у папаши. Марв – маэстро мелочности. Спец по сквалыжничеству, скупердяйству и скаредности. Профессионал прижимистости.
Что еще можно сказать о Марве? Волосы светлые, торчат вихрами. Ходит в старых брюках от костюма – говорит, удобные. Любит погреметь ключами в кармане. И выглядит так, словно тайком над кем-то насмехается. Мы выросли вместе, вот почему дружим. Вообще-то у Марва масса знакомых. Во-первых, он зимой играет в футбол и у него есть друзья из команды. Во-вторых и, на самом деле, в-главных, – Марв идиот. Вы замечали, что у идиотов всегда куча друзей?
Это я так, просто к слову пришлось.
Хотя какая мне польза от охаивания Марва? Никакой. Проблему с бубновым тузом это не решит.
В общем, увильнуть не получится. Как ни изворачивайся.
Осознаю я это не сразу, но факт налицо.
Итак, вывод: «Пора браться задело. Эдгар-стрит, 45. Полночь».
Среда, поздний вечер.
Я сижу на пороге дома, рядом Швейцар, луна положила голову мне на плечо.
Подходит Одри, и я говорю, что завтра ночью берусь за дело.
Но это неправда.
Правда в том, что я смотрю на нее и хочу пойти с ней в дом, уложить на диван и заняться любовью.
Нырять в нее.
Овладевать телом.
Создавать друг друга заново.
Однако ничего не происходит.
Мы сидим и пьем дешевое игристое вино с фруктовым вкусом, которое принесла Одри, – в самый раз для нашего пригорода. Ступней я ерошу шерсть Швейцара.
У Одри длинные худые ноги, они мне очень нравятся. Я посвящаю некоторое время их созерцанию.
Она смотрит на луну, та уже забралась в небо и больше не прикладывается щекой к моему плечу. Там, наверху, хоть и высоко, но луна держится.
А я смотрю на карту в руке. Читаю написанное и морально готовлюсь.
«А кто его знает, – говорю я себе. – Может, когда-нибудь люди скажут: да, в свои девятнадцать Дилан превратился в звезду. В Дали вот-вот должны были разглядеть гения. Жанну д’Арк сожгли на костре за героическое сопротивление захватчикам. А Эд Кеннеди, тоже в девятнадцать, нашел в почтовом ящике свою первую карту».
Помечтав, смотрю на Одри, на раскаленную добела луну, на Швейцара. И думаю: «Хватит обманывать себя, парень».