Я — посланник
Шрифт:
Некоторое время мы едем молча. Мимо пролетают огни, бледнеющие в свете утра. Парень сидит рядом, и я все хочу рассмотреть его — но ничего не получается. Каждый раз я физически ощущаю его взгляд. Эти желтые глаза готовы меня расцарапать.
Пробую разговорить странного пассажира:
— Ну…
М-да, хорошее начало разговора. Я бы сказал — безнадежное.
— Чего «ну»?
Так, попробуем зайти с другой стороны. Авось получится.
— Ты знаешь Кейта и Дэрила?
— Кого?!
Он
— Ну как — кого? Дэрила и…
— Я не глухой, между прочим, — отвечает он жестко. — Будешь еще трепаться и именами сыпать, не доедешь до дому. Понял?
«Почему, черт побери, мне все время попадаются либо бандиты, либо спорщики, — думаю я, — либо бандиты и спорщики в одном лице? Что угодно могу делать, но кончается все одинаково — бандиты и спорщики, спорщики и бандиты. Либо в дом ко мне припрутся, либо в такси сядут».
По ряду очевидных причин я молчу до самого конца. Знай себе рулю и пытаюсь рассмотреть клиента, все так же безуспешно.
— Вниз до упора, — командует он, когда мы выезжаем на Мэйн-стрит.
— Это где речка?
— Не умничай. Дуй вперед.
И мы едем.
Мимо моего дома.
Мимо дома Одри.
К реке.
— Вот здесь.
Я останавливаю машину.
— Ага, спасибо.
— С тебя двадцать семь пятьдесят.
— Чего?!
Открыть рот и повторить не так-то просто, потому что страшно. Парень смотрит, словно еще чуть-чуть — и он меня убьет. Но я повторяю:
— Двадцать семь пятьдесят с тебя.
— Платить не буду.
И знаете, я ему верю.
Потому что он просто сидит и смотрит на меня своими здоровенными желтыми глазищами с расширившимися черными зрачками. Этот парень платить не будет. Спор бесполезен. Любая попытка дискуссии тщетна. Но я ее предпринимаю:
— А почему, интересно, не будешь?
— У меня нет денег.
— Тогда я твою куртку заберу!
Парень придвигается ближе, в голосе неожиданно звучат дружеские нотки:
— Слушай, а ведь они правду сказали — ты упрямый сукин сын!
— Кто это «они»?
Ответа я так и не получаю.
Желтые глазищи хищно вспыхивают, парень распахивает дверь и кошкой выпрыгивает из такси.
На секунду я замираю.
Застываю внутри этого мгновения, без движения. А потом выпрыгиваю из машины и бегу следом. Прямо к реке.
Под ногами мокрая трава.
— А ну стой! — ору я.
В голове вертятся странные мысли: «А ну стой! Так ты кричишь? „А ну стой“ — какая банальность. Так орут все таксисты, когда сбегает клиент. Ты бы что-нибудь посвежее придумал, что ли. Странно, что ты обошелся без традиционного „говнюк“ в его
Ноги деревенеют.
Воздух пролетает мимо рта и совершенно не желает попадать внутрь.
Но я все равно бегу!
Бегу и понимаю, что это чувство мне очень знакомо. Отвратительное чувство, надо сказать.
Оно возникало всякий раз, когда я гнался за Томми, младшим братом. Ну, вы помните, он живет в городе, у него перспективная работа, и в журнальных столиках Томми разбирается лучше моего. Так вот, даже тогда, в детстве, он во всем был первым. Даже бегал быстрее. Я этого, конечно, стеснялся. Стыдно, когда младший брат быстрее, сильнее, умнее и вообще лучше тебя. Во всем. И ведь это чистая правда. Неприятная и горькая, но тут уж ничего не попишешь.
Мы рыбачили на берегу реки, чуть выше по течению. И бегали наперегонки: кто первый окажется на месте. Я ни разу не выиграл. И естественно, успокаивал себя мурой из серии: «Стоит мне захотеть, как я…», ну и так далее.
И вот однажды я захотел.
Не на шутку.
И проиграл.
У Томми в тот день прямо второе дыхание открылось, и он обогнал меня на пять ярдов минимум.
Мне было одиннадцать.
А ему десять.
И вот прошло десять лет, но ничего не изменилось: я по-прежнему безуспешно пытаюсь догнать кого-то, кто быстрее, сильнее и лучше меня.
Мы пробежали уже около километра, и мое дыхание сбилось окончательно.
Парень оборачивается.
Ноги мои подгибаются.
И я останавливаюсь.
Все, отбегался.
Метрах в двадцати слышно, как парень смеется:
— Эх ты…
Отворачивается и исчезает.
Я стою и бессильно наблюдаю, как мелькают и растворяются в темноте его кроссовки. И безуспешно роюсь в памяти.
Ночной ветер перебирает ветви деревьев.
По небу нервно бегут облака. Черные на синем.
Удары сердца отдаются в моих ушах аплодисментами — сначала бурными, как у ревущей толпы, потом публика расходится, рукоплескания становятся все реже, реже, и под конец лишь мое сердце с издевательской иронией продолжает хлопать в ладоши.
Хлоп. Хлоп.
Хлоп.
«Отлично, Эд. Молодец, ничего не скажешь. Поздравляю с проигрышем».
А я стою в высокой траве и впервые за ночь вслушиваюсь в шум реки. Она журчит, словно кто-то пьет. В темной воде отражаются звезды. Они будто нарисованы на ее поверхности.
«Машина! — спохватываюсь я. — Она же открыта!»
Более того, ключи остались в замке зажигания. Каждый таксист знает: забыть ключи в зажигании — грех незамолимый! За клиентом гоняйся, а ключи вынимай! И запри машину! Обязательно запри машину! Все нормальные люди делают это! Но то нормальные, а то — я.