Я приду

Патрик шёл по бульвару, смотря как носки его итальянских монки, переступают по брусчатке. Как в детстве, нельзя было наступать по линиям, или неловко прыгать только «по белым», так и сейчас он старался не попадать хотя бы

В этот момент можно было с лёгкостью представить серость неба над его головой, молнию вдалеке и запах приближающейся грозы. Так это совпадало с его настроением, мыслями и грустью. Где-то под курткой, там, в тепле, на любимой фланелевой рубашке в новомодную клетку, поселилась грусть.

В отражении луж он увидел тёплый свет, подняв глаза, обнаружил выставленные деревянные ящики с чудными, пёстрыми цветами, а заглянув внутрь, улыбнулся, как интересно владельцы сумели сохранить пол в своей цветочной лавке точь-в-точь как брусчатка, на которой он стоял.

Гортензии, тюльпаны, розы, всех цветов и размеров. Надломленные ветви сирени, бечёвка, бумага, и такой старинный секатор – всё привлекало внимание. Можно было рассматривать эти детали бесконечно и, пусть они разбросались хаотично в пространстве, казалось, каждый из них был точно на своём месте.

– Вы знаете, эти розы свежайшие. Почти как круассаны на Монмартр. Если бы мы вдруг оказались там.

– Пожалуй, я возьму что-то на ваш вкус, у меня последнее время с Францией нелады.

– Океей, цвет?

– Неважно.

И вот Патрик уже шагал по бульвару, шурша бумагой в руках, с охапкой белых пионов среди которых продавщица положила один красный, даже алый цветок…

Развернув дома крафт и высвободив плотную зелень цветов, он задумался, пока наливал воду в дизайнерскую вазу, ранее точно выполнявшую функцию лейки, лет 20 назад. Задумался, пока выбрасывал упаковку в мусор. Застыл…когда поставил оловянную «лейку» на дубовый стол, под свет уличных фонарей, увидев перелив огненного красного среди чистейшего оттенка белого.

Где-то 5 или 6 месяцев ранее

Милан

– Господин, Брюэль, скажите как вам эта выставка? Есть что-то новое, что вы будете использовать при реализации своих идей?

– Вы знаете, я никогда не планирую, что и как я буду делать заранее. Скажу лишь одно-то, что придумаю я, обязательно смогут использовать другие.

Патрик улыбнулся своей фирменной улыбкой, обезоруживающей не только симпатичных итальянских журналисток, но и всех остальных кто стоял в радиусе 10 метров от него.

– Босс, вы здесь звезда, если когда-нибудь нам потребуется открыть офис в Милане, я готова имейте ввиду.

– Мила, ты как всегда не упустишь своё. Как у нас с чертежами для того дома на набережной? Всё

– Безусловно. Нет. Я работаю над этим. Все предупреждены-если не успеют к вашему приземлению в Париже через 4 часа, то могут идти работать разнорабочими в своих белоснежных рубашечках на раздражающих меня запонках.

– Умница. Спасибо!

Патрик Брюэль, был французом, но лишь наполовину, благодаря его маме любящей страну свободы, равенства и братства, и уехавшей в неё аккурат после школы из города белых ночей. Мама поступила в Парижский университет, в уважаемую Сорбонну, генетически привив любовь сына к архитектуре, поучившись, годы в зданиях 13 века, слушая лекции в Амфитеатрах, и сидя в библиотеке святых.

Отец же добавил к этой внутренней наполненности – стати, немного буржуазии, удивительного шарма, бережливость, но не жадность, умение завораживать словом, улыбкой и фамилией поистине французской.

Родители развелись, когда Патрику исполнилось 25, мама жила преимущественно в России, папа изображал роль обиженного, лёжа на берегу в Каннах.

Патрик стал известным в своих кругах архитектором, руководил в своём небольшом бюро, выполняя крупные заказы, и лишь изредка сам брался за проектирование частных домов. Жил на три города. Любил родную Россию, свободу Франции и сладко-пьянящий запах Италии.

Санкт-Петербург, наши дни

Он обводил края нежных лепестков, сильные руки могли вмиг швырнуть эту вазу о каменный пол, но не он. В нём было полно любви, мужественности, когда тебе не нужно применять и показывать свою силу. Когда ты настолько достойный этой жизни, настолько уверен и смел, как и нежен – тогда ты спокоен.

Пальцы дошли до алого, закрытого цветка. Он был как шарик, ты не знаешь, что внутри, нужно время раскрыть его, прежде напитав.

Патрик усмехнулся. Как так получилось, что он, идя в своих мыслях, даже не заметил кто был тот продавец в цветочной лавке, женщина или мужчина, даже этого он не помнил, и как, чёрт возьми, среди всех цветов этот человек выбрал именно пионы, и зачем разбавил столь невинный белоснежный букет этим алым шариком.

Вспышкой промелькнули воспоминания, и он оказался рядом с ней, проводил рукой по её обнаженной спине, целовал шею, плечи и точно ощущал запах её любимых пионов…

Как только самолёт коснулся земли, и Патрик выключил авиарежим, один за другим сыпались рабочие звонки. Сроки, как всегда, горели, они опаздывали, творилось бог знает что. Офис встал на уши. Подрядчики не оставляли в покое.