Я путешествую по ночам
Шрифт:
В ту же ночь он почти досуха выпил бродягу на железнодорожной станции, но убивать его не стал. После этого ему захотелось выяснить, насколько сильным он был и сколько сможет продержаться без человеческой крови, потому что в душе он не был монстром и становиться им не собирался.
… а сейчас Лоусон продолжал грести, а темная вода вокруг него булькала и хихикала, насекомые жужжали и кружили рядом, но не кусали, потому что его ихор был для них слишком горьким вином. Он знал, что это может значить только одно: он настолько приблизился по своей сути к злым созданиям ночи, что даже природа не хочет
Не думай об этом, скомандовал он себе, думай лучше о девушке, которую должен спасти. Ее жизнь висит на волоске. Если б только можно было, я мчался бы за ней без еды и отдыха…
Но он путешествовал по ночам. Так было сказано в его визитной карточке. Он был адвокатом… мужем… отцом… солдатом… а кем он стал теперь? Вампиром, который борется за возможность удержать в себе то человеческое, что в нем осталось, и тем самым подвергая опасности и себя, и людей вокруг, которые нуждались в его помощи. О, да! Он был настоящим авантюристом, как изволил назвать его Мельхиор. И его человеческое сердце еще билось.
Он не готов был сдаться Кристиану Мельхиору или любому другому члену Темного Общества без боя. Потому что покидать эту грешную землю он хотел бы, будучи человеком, а для этого был лишь один путь.
Мрачный и решительный, Лоусон путешествовал через ночь в сторону рассвета.
Глава седьмая
Он услышал, что приближается лодка, еще до того, как она показалась в поле зрения. До чуткого слуха донеслись росчерки весел по зеленой воде, и сопротивление водной глади, отдающееся едва слышными всплесками.
Завернутый в свой черный, непроницаемый для солнечных лучей саван, Лоусон решил дождаться приближения лодки в тени кипарисов. Уже в следующее мгновение после того, как он безопасно разместился в своем укрытии, над гнусными водами болота разнесся аромат лаванды, кожи, лимонного мыла и горячей крови.
Лоусон знал, кто наблюдал за ним прошлой ночью и кто решил последовать за ним сейчас. Он ждал, положив одну руку на кольт с рукоятью из палисандра, пока ее скиф окажется в непосредственной близости.
Тогда все затихло, кроме натужного кваканья миллионов лягушек, разместившихся в болотной тине. Лоусон понимал, что она сидит там и смотрит на него, пытаясь понять, выпадет ей в этой ситуации орел или решка. Он, в свою очередь, лишь немного напрягся, когда услышал, как ее шестизарядный пистолет извлекается из кобуры, и хотел взвести свое оружие в ответ, но движение было замечено.
— Вылезай оттуда! — скомандовала она.
Он лишь зевнул под своим покрывалом. Просто ощущать внешний дневной мир через свой саван было одним делом, а заставить себя окончательно очнуться от столь необходимого дневного сна…
— Ты меня слышал? Вылезай, я сказала!
— У меня это займет минуту или две, — отозвался Лоусон. — Это ведь не заставит вас спустить курок от нетерпения?
— Просто делай, что тебе говорят.
— Есть, мэм. Простите, если я кажусь
Она сделал предупредительный выстрел в воздух, заставивший резко разлететься в стороны птиц, притаившихся на деревьях, и спугнувший лягушек.
— … суток, — закончил Лоусон. Он расстегнул ремень, на котором были закреплены его пистолеты, вытянул руки, показал, что они без оружия, и принялся разворачиваться. Хотя он был укрыт в густой тени, отблеск солнца, отраженный в воде, причинил ему сильную боль. Градация ощущений от солнца варьировалась в пределах «укола от иголок или булавок» до «невыносимого прожигания кожи до самой кости», и чем дольше он находился в опасной близости от солнечных лучей, тем более болезненной была реакция. Трудно было представить, какой она станет через минуту…
Тем не менее, он продолжил освобождаться из своего укрытия, медленно и осторожно, потому что от близости солнечного света суставы его заныли, как у древнего старика. Виски и зубы моментально прострелила острая боль, от которой он непроизвольно поморщился. Когда его голова — без шляпы — показалась из-под покрывала, он, глядя через стекла своих затемненных очков, дающих хоть небольшую защиту, увидел, как молодая женщина чуть отстранилась. Впрочем, даже несмотря на затемненные линзы, ему пришлось прищурить глаза из-за яркого и причиняющего боль света солнца: казалось, кто-то насыпал толченого стекла в глазницы.
Лоусон, наконец, высвободил свои руки и плечи. Он сел в своей лодке, которую предусмотрительно привязал к ближайшему кипарису. Пистолет в руке девушки был направлен ему в грудь.
Она была все в той же одежде, в которой Лоусон увидел ее в «Болотном Корне»: серая юбка, черный жакет для верховой езды, белая с зелеными вставками блуза и шляпка. Правда, теперь на одежде виднелись мокрые пятна от пота. Глаза на ее лице, показавшемся Лоусону привлекательным, походили на два куска угля своей чернотой. Руки девушки скрывали кожаные перчатки, которые, по-видимому, защищали кожу ладоней от того, чтобы натереть мозоли во время гребли. Она относилась к предусмотрительному типу женщин, решил Лоусон.
— Что ж, — сказал он, пока перед глазами у него все стремительно расплывалось. — Все готово.
— Да, — только и отозвалась она.
— И все? Вы не собираетесь спрашивать меня, почему я сплю в своей лодке, завернутый в покрывало в… сколько сейчас времени? Часов десять?
— Практически.
— Что ж, раз вы не собираетесь задавать мне вопросов, тогда, позвольте, я их задам. Это ваш выстрел вчера сломал лезвие ножа Браннигана? Шулера. Верно? А затем вы сбили ему шляпу пулей.
Девушка сохранила молчание, и он, кивнув, продолжил:
— Вы очень хороший стрелок. Наверное, настоящий эксперт. Но… зачем вы это сделали? — и снова ответом было молчание. — Потому что решили, что Бранниган собирается убить меня? А вам я зачем-то был нужен живым? Вы остановите меня, если я задаю слишком много вопросов чересчур быстро.
— Ты на верном пути, — только и ответила она.
— Что ж… для более дружественной беседы, может, назовете мне свое имя?