Я путешествую по ночам
Шрифт:
Он ловил себя в самый разгар трансформации, понимая, что может навсегда потерять свою человечность и превратиться в кровожадного убийцу, которого не заботит, кого он разорвет на части сегодня.
Его тело изменилось при перерождении и продолжало меняться по сей день. Сила и скорость были сопутствующими атрибутами с самого начала, да, но были и другие детали, сопровождающие становление Монстра внутри него. Он все еще мог пить вино или другие спиртные напитки, но от чистой воды ему становилось плохо. Каждые несколько дней он мочился целым стаканом какой-то мутной коричневой жидкости. От еды его желудок выворачивался наизнанку
В своей предыдущей жизни Лоусон никогда бы не поверил, что будет отслеживать, как постепенно, год за годом его организм все больше утягивают лапы вампиризма, и что он будет четко понимать, как это происходит, посредством наблюдения за собственной мочой…
Он, конечно же, умирал. Превращение в одного из них целиком и полностью можно было назвать смертью при жизни. Но сдаваться Лоусон не собирался. Не мог попросту лечь в могилу и позволить им победить. Такое поведение было не в правилах капитана Девятнадцатого Пехотного Полка Алабамы в битве при Шайло. Такое поведение было не в правилах Тревора Лоусона, когда-то бывшего молодым адвокатом в Алабаме, возлюбленным мужем и отцом.
Он продолжал свое шествие сквозь ночь вдоль изгибов Миссисипи. Он шел по тихим улицам в этот предрассветный час и готов был принять свое будущее.
Вернувшись в отель, он подошел к стойке регистрации и написал Гаррисону — ночному клерку — записку, которую следовало передать святому отцу Джону Дейлу в церкви Апостола Св. Симона. К этому моменту солнце уже осветило небо, пронзив его своими лучами из-за еще темных облаков. Лоусон наблюдал за этим с улицы так долго, как только мог, а затем надвинул на глаза свою шляпу, поднялся по лестнице в свою комнату, закрыл дверь на два оборота ключа, занавесил окна плотными черными шторами, снял одежду и опустил свое бледное тело, все еще страдающее от полученных травм, в могилу-кровать.
Переломы постепенно зарастали — намного быстрее, чем у человека, как и всегда.
Он накрылся с головой черным покрывалом и по привычке прикоснулся рукой к черному кожаному ремню Кольта 44-го калибра, который покоился справа от него. Возможно, теперь у него получится уснуть?
Перед тем, как ускользнуть в царство сновидений, которые вновь отправляли его в горячее лето, он заметил, что собственная тень насмешливо шагнула к нему. Лоусон услышал, как кричат первые петухи на Конти-Стрит, а женщина, вышедшая на заработки, музыкально поставленным голосом начала декламировать:
— Яблоки! Сладкие, свежие яблоки! Продаются яблоки!
Лоусон неохотно отпустил от себя дневной мир. Он ускользнул от него, утонул в своей мягкой могиле за черными шторами и забылся.
Глава четвертая
По дороге в Сан-Бенедикта верхом на своем гнедом жеребце по кличке Феникс Лоусон прислушивался к звукам ночи и опасливо вглядывался в лес из-под козырька своего черного стетсона.
На нем был черный костюм, белая рубашка и красный жилет. На талии нашел свое пристанище черный ремень, на котором были закреплены две кобуры с братьями-кольтами 44-го калибра: рукоять правого была сделана из палисандра, а левого — из пожелтевшей
Луна белой косой нависала над верхушками деревьев.
Феникс перешел на шаг, и Лоусон заметил еще пару всадников, направляющихся в сторону Сан-Бенедикта. Попутчиков он не жаловал, поэтому предпочел остаться вне их поля зрения.
Если его оценка скорости была верной, рассвет настигнет его примерно через час. Придется озаботиться проблемой укрытия. Эта проблема возникала всегда, и Лоусон множество раз решал ее одним и тем же способом. В его седельной сумке хранилось непроницаемое черное покрывало, достаточно плотное, чтобы полностью защитить от солнечных лучей и обеспечить спокойный сон за пределами отеля. Осталось лишь найти пригодную для укрытия тень, которая не будет сильно перемещаться в течение дня. Обыкновенно по пути находилась свободная комната, которую можно было снять за достаточную плату и оборудовать ее предусмотрительно взятыми с собой непроницаемыми шторами. О безопасности Лоусон не сильно беспокоился: в отличие от других вампиров, он никогда не спал крепко, как мертвец, поэтому, если бы хоть кто-то попытался взломать замок и попасть в его обитель со злыми намерениями, даже в полдень, они бы вышли так же быстро, как вошли.
Он прислушивался к стрекоту, скрежету и шороху ночного леса, пока Феникс продолжал идти по тропе, ведущей на северо-запад, к заболоченному рукаву реки, на котором располагалась искомая деревушка. Лоусон держался одновременно сосредоточенно и расслабленно. В своем умении выживать он был уверен, но при этом испытывать удачу попусту тоже не желал.
Все необходимое у него было с собой — отец Дейл был весьма находчив и решил проблему с ресурсами. Теперь дело было за Лоусоном — разобраться, что к чему в этой странной истории.
Сегодня, перед тем, как покинуть Новый Орлеан, он получил письмо от священника, в котором старик писал, как сильно жаждет помочь своему заблудшему сыну, ведущему борьбу с Тьмой. Письмо вместе со всем необходимым багажом было доставлено в отель «Святилище».
Оно начиналось мягкими завитками букв, написанных синими чернилами каллиграфическим почерком:
Тревор,
Я надеюсь, ты найдешь всему этому хорошее применение.
Но еще больше я надеюсь, что ты вернешься из этого Ада целым и невредимым вместе с молодой девушкой, которую намереваешься спасти. Да защитит Господь ее душу, я буду молиться за ее жизнь. И за твою тоже.
Я хотел бы сказать тебе, следующе…. Я уверен: то, что этой ночью ты явился для исповеди — есть замысел Божий. Я рассказывал тебе о том времени, которое провел в Бланкмортане, когда был женат и работал учителем в местной школе. Я рассказывал тебе о тех людях, которых нашли мертвыми в то далекое лето 1838-го, обескровленных с прокушенными глотками… но есть и кое-что, чего я тебе не говорил. И теперь хочу поведать тебе об этом. После тех четверых убитых, что стали первыми жертвами, последовало еще десять, и среди них была моя жена Эмили. Первые же четверо попросту испарились…