Шрифт:
Вагон №10
Этот поезд в огне
И нам не на что больше жать
Этот поезд в огне
И нам некуда больше бежать..
БГ
– Почему «Желтая стрела»? И почему сразу после разговора о «Затворнике и Шестипалом»?
–У «Затворника» и «Стрелы» немало общего. В каком-то смысле, повесть Виктора Пелевина «Желтая стрела» может выглядеть логическим продолжением истории о цыплятах, бегущих с территории комбината, так как здесь героям, а точнее главному герою предстоит осуществить нечто похожее. Определённым сходством обладают и группы ключевых образов:
– Андрей?
– Да, это главный герой истории, молодой человек, двадцати семи-двадцати восьми лет. Есть в «Стреле» и свои Двадцать Ближайших, которые объединены, слиты в один образ с теми, кто в одном из отсеков для цыплят возглавлял общину верующих. Интересно, что в «Стреле» Пелевин поведёт разговор об этом на более тонком, завуалированном уровне, хотя, в чём-то даже ещё более резкой и циничной манере.
– Сходство есть, а в чём же тогда отличия?
–Перед нами произведение о людях, а значит, будет больше конкретики, так сказать, жизненных реалий. Отчасти, но только отчасти, это развязывает автору руки, теперь он может вплетать в ткань повествования сцены и зарисовки из окружающей его на тот момент жизни. За основу Пелевин берёт образ поезда, несущегося к разрушенному мосту; наполняет этот состав живыми, настоящими людьми. Это люди, забывшие о том, что они пассажиры, убаюканные не только ритмичным, гипнотизирующим перестуком колёс, но и тем, что в "Затворнике" обозначается как социум.
–Это преимущества, а недостатки?
– Пожалуй, здесь только один недостаток: единственный, но достаточно существенный. Перед нами не притча. Кажется, что Пелевин выстраивает мир, окружающий главного героя похожим образом, что и здесь есть мир-тюрьма, замкнутая вселенная, подобная птицекомбинату имени Луначарского. Есть и другие моменты повторяющие, а то и углубляющие темы, затронутые в «Затворнике», но мы видим, что в пространстве притчи автору проще показать, как-то представить переход от прыгающего в длину-высоту бройлерного цыпленка к птице, способной взлететь над комбинатом. Это же касается и грани, отделяющей замкнутую, пропитанную кровью и ужасом вселенную Луначарского от большого, бескрайнего мира зеленых лугов, полей. Притча впускает, органически принимает в себя эти сами по себе глубокие метафоры, преобразуя их в нечто ещё более окрыляющее воображение, распахивающее перед читателем перспективу далеких, новых горизонтов. А вот в «Стреле», где мир мечты и свободы совсем рядом, фактически за окном поезда, уже сложнее показать это пространство как нечто высшее, более прекрасное и совершенное.
– Но этот мир проносится за окном, попасть туда ничуть не проще, чем выбраться за стену комбината.
–Это так, но глядя в окно, Андрей не видит там ничего, что могло бы сдвинуть его с мертвой точки, как и других пассажиров поезда. Напротив, Шестипалый, взлетев над зданием комбината, увидел настоящее солнце, яркую насыщенную зелень лугов и полей, он ощутил новые запахи. Андрей же, вместе с прочими пассажирами не видит в проносящихся пейзажах ничего необычного или даже фантастического. Да, туда летят гробы и венки, а чуть позже в ту же сторону спрыгивает индеец, исполняющий свой последний танец на крыше поезда. И все.
– Может все дело в том, что цыплята были крохотными в сравнении со зданием комбината?
–Мы не знаем реальных размеров «Желтой Стрелы», но судя по всему, она столь же огромна для своих пленников-пассажиров, как и птицекомбинат имени Луначарского. В ходе одной из своих прогулок, Андрей и Хан шли целый день, пока не пришли в ту часть поезда, где были заброшенные и пустые вагоны. Но они не уперлись в тупик, не пришли к последнему тамбуру. Может, все дело в том, что на примере поезда сложнее показать различия в восприятии бройлерного цыпленка и мудрой птицы, способной одним взглядом окинуть вереницу отсеков на конвейере. Но мы видим, что герой "Стрелы" Андрей прозревает постепенно, что в этом он также уподобляется Шестипалому. Вспомним эти стадии: пробуждение, встреча с Ханом, осознание себя пассажиром. Затем, выход на крышу поезда, где герой видит человека, прыгнувшего с крыши поезда. Это реальное
– По объёму эти вещи стоят где-то рядом? Также тридцать-сорок страниц?
–Да. В «Стреле» двенадцать глав, которые пронумерованы в порядке убывания. Несколько позже, мы понимаем, что это привязка к нумерации вагонов, что называется, с хвоста поезда, но в целом, по моему мнению, за этим ничего особенного не стоит. Герой двигается между вагонами в произвольном порядке, а судя по всему, в «Стреле» этих вагонов неисчислимое множество, что подтвердится в одном из путешествий Хана и Андрея. Но не будем забегать вперёд. В этот раз, пожалуй, будет уместно строить нашу беседу, следуя за автором. Предлагаю говорить о кратком содержании каждой главы, обращать внимание на отсылки, цитаты, маркеры, ну и конечно не забывать о соотнесении этого текста с «Затворником» и, конечно же, ключевыми образами, которые были выделены, подчеркнуты нами несколько ранее.
– А соотнесение «Стрелы» с текстами Кастанеды? Насколько данный текст Пелевина носит кастанедианский характер?
–Поначалу мне казалось, что «Стрела» ещё одно зеркало заднего вида, через которое можно украдкой оглядывать таинственные и чуждые мексиканские пейзажи. На это как будто указывала и связка Хан-Хуан, а также отдельные моменты, когда автор склоняется в реверансе перед своим тайным крестным отцом и, скажем так, идейным вдохновителем. Впрочем, это были, что называется, частные случаи, а в «Стреле» Пелевин стал чаще смотреть на восток. Я ещё отмечу, где это возможно, признаки, даже так метки, маркирующие начало идеологического сдвига в мировоззрении писателя, моменты, указывающие на то, что он нащупывает место для шага не то чтобы вперёд, но дальше.
– Но разве это плохо?
–Вовсе нет. Поиск истины, духовный поиск – продолжается. Я многое домысливаю, играю теми догадками, а с ними и смыслами, что мне открываются, возможно, там и не было никакого медленного сдвига, плавного смещения из одной парадигмы в другую. Возможно, это была мгновенная авторская телепортация или же Пелевин просто высунулся из кастанедианского мировоззрения, оглянулся по сторонам и увидел перед собой «Путеводитель по дорогам Индии». Тут возможно всё что угодно, но нельзя не отметить, что Кастанеды в «Стреле» будет куда как меньше. Местами – так и вовсе не будет, словно «Затворником» всё было сказано. Но тень Хуана тут есть, несомненно, его призрак продолжит бродить по страницам пелевинских текстов.
– Какие произведения написаны и опубликованы Пелевиным в период между «Затворником» и «Стрелой»?
–Для Пелевина это достаточно плодотворный, творчески-насыщенный период. Им написано около двух десятков рассказов, повесть «Принц Госплана», романы «Омон Ра» и «Жизнь насекомых».
– Интересно, пусть даже на уровне совпадения, вот это предчувствие Пелевина. Интуиция, что тема учителя и ученика исчерпала себя, что ему, как и читателю необходимо нечто более реальное и жизнеспособное, чем надежда когда-нибудь встретить своего Хуана-Затворника. И тут же в «Стреле» вот это пророческое, что Хан уходит, но Андрей остаётся. И это оказывается куда ближе к реальности, чем изображение бройлерного исхода Затворника и Шестипалого.
–Верно. В «Стреле» уже не будет той доминанты учителя, как в «Затворнике». Автор попытается изменить, переписать формулу спасения так, чтобы избежать необходимости встречи с таким вот супер-учителем, который за шкирку может вытащить тебя из мира-тюрьмы.
– Но кто или что может заменить такого Затворника?
–Текст. По крайней мере, автор попытается привести повествование к тому моменту, когда ученик остается один, но для спасения ему необходимо нечто внешнее, что-то извне. То, что само по себе, может включить героя, помочь ему вспомнить, а то и узнать что-то главное, если не сказать принципиально важное. В «Затворнике» никакого текста не было, да и быть не могло. Здесь же, и это разбросано по всему тексту, героя окружают надписи, обрывки слов, подсказки, которые слышны в словах или обрывках радиоэфира.