Я – Распутин

Вязовский Алексей

Почти в половину двенадцатого Дрюня поставил пролетку у ресторана, слез с козел и принялся ковыряться с постромками, поглядывая по сторонам. Место было тихое, немноголюдное, не сравнить с соседним Вознесенским проспектом. Кое-какое шевеление было только у дверей портерной лавки, да шедший в сторону канала крестьянин с длинными распущенными волосами ожег Дрюню пронзительным взглядом.

Дрюня поежился, поглядел ему вслед и только сейчас заметил, что тот был не один, рядом шагал широкоплечий мужик с мрачным лицом. А крестьянин

как будто почувствовал взгляд, обернулся и снова зыркнул своими глазищами, да так, что у Дрюни сердце ушло в пятки, погрозил пальцем и потопал дальше, к пешеходному мостику.

И сразу за ним из-за угла показалась карета с охраной.

Показалась, проехала перекресток с переулком и не успела скрыться за другим углом, как грохнул первый взрыв.

Дрюня подскочил и только инстинктивно успел схватить поводья и придержать захрапевшую лошадь.

Вдоль канала валил дым и сыпались стекла, страшно кричал бившийся на земле конь.

Застучали первые выстрелы.

И второй взрыв, аж земля вздрогнула!

Упала вывеска портерной, трех жандармов сбросило с седла, лошади поднялись на дыбы.

В сторону метнулся окровавленный человек.

Выстрелы звучали все чаще, вступила вторая группа товарищей.

Жандармы кое-как отстреливались, один присел за тумбой спиной к Дрюне, в каких-то двух десятках саженей, и Дрюня полез в карман за пистолетом, но вовремя спохватился, что его дело сегодня вовсе не стрелять.

Из портерной выскочили трое, товарищ Мирон на бегу выстрелил в жандарма за тумбой, тот повалился кулем, боевики подскочили к карете, распахнули двери, вытащили баулы и кинулись врассыпную.

Со всех сторон стали слышны крики прохожих и свистки городовых и дворников.

Послышался и троекратный свист Мирона – сигнал на отход.

Мимо Дрюни пронесся Цапля, на ходу закинул баул в пролетку, и тут же из дверей ресторана вышла Труба, повелительно махнула рукой и села в коляску. Дрюня поклонился, бросил постромки, запрыгнул на облучок и тронул.

– Хватай их!

По другой стороне пробежал еще один боевик с баулом, стреляя за спину, ему отвечал городовой, и Дрюня хлестнул лошадь еще раз, обернулся и увидел упавшего в крови Цаплю, которого добивал прикладом набежавший солдат, а офицер стрелял из револьвера в другого боевика.

На канал он свернул мимо убитых и раненых лошадей, пяти неподвижных тел на мостовой и ползущих к дому жандарма и боевика.

За обоими тянулся широкий кровавый след.

– Держи! Лови!

На мостике косматый мужик и его спутник обхватили каждый по боевику и выламывали им руки – одному с пистолетом, второму с баулом.

Последним он увидел товарища Мирона с поднятой рукой, из которой выпадал пистолет.

Свистнули запоздалые пули, за поворотом, в переулке, бухнул еще один взрыв, но Дрюня уже мчался в сторону от побоища, подгоняя лошадь вожжами, мимо спешащих к центру событий городовых, дворников,

солдат…

– Вылезай, Труба, приехали, – грубовато кинул Дрюня за спину, загоняя пролетку во двор мастерской.

Труба сидела, открыв рот с ровными зубками, привалившись к правому бортику, и смотрела в небо широко распахнутыми мертвыми глазами. Тонкая кисть, сжимавшая маленький «браунинг», наполовину вылезла из муфточки.

Дрюня понял, что остался один. Цапля и Мирон погибли, больше связи не было ни с кем. Самое меньшее двоих схватили, и значит, жандармы скоро будет здесь.

Баул.

Тугие пачки красных и синих ассигнаций, пуд или даже полтора…

И за все это заплачено десятком жизней.

Господи, прости!

Дрюню охватило отчаяние, он хотел было добежать до канала и утопить баул, но тогда… тогда все жертвы зря.

В мастерской нашелся драный кожушок, картуз с треснутым козырьком, два рогожных куля через плечо… Дрюня пересыпал пачки, завалил сверху найденной тут же ветошью, переоделся и кинулся в бега.

Через заборы и дворы он выбрался на Садовую, потом на Фонтанку и остановился на углу Дровяной.

Куда идти?

Домой ему точно нельзя. Теперь уже никогда, и Дрюня сглотнул слезу, до конца осознав весь ужас своего положения. Куда же?

Вдали тренькнули колокола Троицкого собора.

Помолиться за убиенных!

И он зашагал на звон.

* * *

Со Стольниковым уговорились встретиться на углу Фонарного и Мойки, он собирался разузнать про один дом на Екатерининском канале, а у меня был шоппинг. Придумал я себе одежду, чтоб все вздрагивали, вот и пошел к портным. Адресов мне накидали Ольга и капитан, я выбрал те, что поближе к Фонарному, чтобы зря ноги не бить. Но первые два не понравились – один был на публику побогаче, влезть со скандалом было можно, но что мне это даст?

Второй не понравился из-за слишком ушлого приказчика, а вот третий был что надо. Ателье явно видело лучшие времена, так что за денежного клиента уцепятся и сделают все, как потребую.

– Чего желаете-c? Костюм, пальто, сюртук, визитку? – поклонился хозяин.

Ну точно, даже подмастерьев нет, все сам.

– Нет, то без надобности.

– Видите ли… – замялся портной, – если армяк или поддевку, то это не по моей части, могу порекомендовать…

А он еще и честный малый, совсем хорошо.

– Нет. Смотри.

И я попытался изобразить Нео – длинная гладкая куртка с широкими рукавами, глухая застежка до самого воротника-стойки.

– Довольно необычно, вам такой фасон точно подойдет?

– Ты не спрашивай, ты делай.

Дальше он уточнял про материю, сыпал ничего не говорившими мне названиями – донегол, драп, шевиот, английский габардин, – и, наконец, по моей просьбе принес обрезки шелка. Я перебрал их и ткнул в плотный кусок зеленого цвета.

– Такой, но темно-синий.