Я решил стать женщиной

Фомина Ольга

Где мы не жили, в каждом городе я выступала на сцене. И сейчас, живя в этом замечательном красивом городке, я руководила художественной самодеятельностью. Мои выступления, мои спектакли были единственным развлечением у измученных дальними походами моряков и бесконечно ожидающих их близких. Уже по десятому разу они смотрели мою «Свадьбу в Малиновке» в своём родном Доме офицеров.

— Я интересуюсь, Гарпина До: До: Ой, простите: — Яшка-артиллерист в выцветшей фуражке со сломанным козырьком весь извивался передо мной, заглядывая мне в лицо.

— Дормидонтовна, — подсказала я ему.

— Гарпина Дормидонтовна, у Вас бывают мигрени?

— Нет, у нас

никого не бывает, одна только скука. Такая скука: — вздохнула я большой грудью и кинула семечку в рот, изобразив эту мучительную скуку. Зал захохотал и захлопал.

— Я заявляю совершенно официально, как начальник гарнизона, скуки больше не будет. Мы ее бац-бац и мимо! — Яшка-артиллерист со всего размаху грохнул своими ладонями друг о друга, как будто пальнув из пушки, и сделал глупейшее лицо, повернув его для обозрения в зал. И опять весь зал хохотал и благодарно хлопал:

— А Вы гапака танцуете? — продолжая лускать семечки, спросила я заезжего с далёких фронтов Яшку.

— Ну, что Вы! Гапак нынче не в моде. Я прошел пешком всю Европу и ни разу не видел, чтобы танцевали гапака. Сейчас у них в моде: — Яшка сдвинул фуражку на лоб и почесал затылок. — Сейчас у них в моде, ну, форменное безобразие. Называется: э-э-э: «В ту степь».

— В ту степь? — я сделала своё лицо во много раз глупее Яшкиного и тоже повернула его под аплодисменты и хохот к благодарному залу.

— Интересуетесь? Могу показать! Вашу ручку битте-дрите.

Яшка-артиллерист, в жизни кап-три* Черненко с подводной лодки моего мужа, взял меня за руку и, ловко пританцовывая, подвел меня ближе к краю сцены.

Приготовьтесь, фрау мадам, Я урок Вам первый дам. Надо к небу поднять глаза И запрыгать, ну, как коза. Ну-ка, смелее напрямик, С Вашей фигурой — это шик. Продолжаем эйн, цвей, дрей. Ну, ходите побыстрей.

Он крутанул меня вокруг себя, и я специально неуклюже закружилась по сцене с подкладным животом и в бесчисленных юбках на фоне декорации украинской мазанки в безумном деревенском вальсе. Зал взорвался аплодисментами, с задних рядов свистели матросы, к сцене через узкие проходы зала бежали молоденькие офицеры с цветами, в первых рядах сверкали парадной формой старшие офицеры. Многие из них пришли с женами, с семьями. Я уже третий раз пела на бис и чувствовала себя настоящей звездой.

Первый ряд, 7, 8, 9-ое места занимали самые дорогие моему сердцу зрители — моя семья:, мой муж и мои дети, мое сердечко билось сейчас между ними, оно всегда было с моей семьей. С вьющимися волосами до плеч очень серьезная Нонночка, смуглый красивый четырнадцатилетний Сережка, как две капли воды похожий на своего такого же смуглого отца, сидящего рядом. Маленькая восьмилетняя Изольда с черными, как смоль волосами, болтая ногами, удобно разместилась у нашего отца семейства на коленях.

— Мария Гавриловна, поздравляю с успехом, — я не заметила, как на сцену с огромным букетом красных гвоздик поднялся сам начальник Балтийской базы адмирал Грищенко. — Поздравляю! Не могу на Вас спокойно смотреть. Здоровья Вашему мужу, конечно, но Мария Гавриловна, если бы не он, честное слово, я бы предложил Вам руку и сердце, — доброе адмиральское лицо хохляцкого происхождения расплылось, как будто объевшись галушек, он неловко топтался передо мной с

букетом, совсем растерявшись. Началось, как он мне надоел! Два года назад ставший вдовцом адмирал, стал моим назойливым поклонником сразу после моего первого спектакля в этом городе. Завидный жених, адмирал, он был мечтой многих женщин, потерявших своих мужей во время войны, выбирай любую. Что ему надо? Серж уже не раз ревновал меня к нему, дурачок.

— Василий Федосеевич, Вы меня загораживаете, ну-ка, брысь со сцены. Ну, что Вы право опять? Не стыдно? Всё, давайте цветы и спускайтесь со сцены, давайте, давайте: — вежливо прогнала я его от себя уже в который раз.

— Ухожу, ухожу: Мария Гавриловна, Вы — богиня, — адмирал попятился, чуть не споткнулся и грузно и неуклюже спрыгнул со сцены, пренебрегая близкими к нему ступеньками, показывая этим мне какой он ещё молодой и ловкий: Не получилось:.

Так я и знала, Серж уже хмурился, вечером опять будет разговор.

Мы молча гуляли с Сержем по парку: Полустертые холмики и каменные обломки заброшенных немецких могил, белоснежный с неизвестным персонажем-мальчиком фонтан на аллейке, гуляющие парочки: и деревья, деревья, деревья: Такие огромные тополя и каштаны росли только здесь. Розовые немецкие домишки с красными черепичными крышами и эти деревья-великаны придавали городу сказочный вид. В самую безветренную погоду их макушки шевелились, как живые:, шумели, наполняя город шумом морского прибоя, — волны накатывались и отступали: Может быть, представляя себя матросами на палубе исполинского корабля, эти деревья размахивали своими руками с листочками-флажками и посылали знаки другим неведомым суднам или от столетней скуки просто разгоняли в высоком голубом небе непослушных белых овечек. В этом городе обязательно должны были жить маленькие сказочные гномы, но весь город принадлежал военным:, военным и их семьям, гномов среди них не было.

Мы по-прежнему молча брели уже по Гвардейскому проспекту, каждый думал о своём, каждую секунду нас останавливали знакомые, весь город состоял из друзей и знакомых. С нами каждую секунду здоровались, было грустно, но мы вежливо улыбались, я терпеливо выслушивала поздравления по поводу сегодняшнего спектакля.

— Не красавица я, просто я веселая, общительная и громогласная, — со смехом в который раз уже отвечала я на чьи-то комплименты.

«Ох-ох-ох!» — я вздохнула. Какая я красавица?: Сорок два года бабе. С Сержем мы были одного возраста и меня это всегда очень беспокоило. Сорок два года для мужчины совсем другой возраст. Красивый и подтянутый — мой Серж по-прежнему был молодым мужчиной. Я очень обрадовалась, когда в моем паспорте сделали ошибку и написали 1909 год рождения, в метрике стоял 1908. Так я стала на год младше своего мужа и счастливая, с новым паспортом, прибежала домой. Он снисходительно смеялся надо мной, называл меня глупой, начал целовать:, через девять месяцев родилась Изольда. Я нежно прижалась к родному плечу мужа, я шла уже улыбаясь.

— Что ты, Марийка? — дёрнул меня за руку муж.

— Сержик, а чего ты у меня такой смуглый? Из Африки что ли приехал, загадка ты моя? — ещё больше прижимаясь, ласковым голосом спросила я его.

— Ну, опять ты: У нас в семье все такие.

— Изка с Сержем в тебя. А Нонна моя дочка вышла.

Мы подходили к дому, навстречу нам бежали наши девочки. Изольда вся в слезах отставала, платьице, привезенное из Германии, все испачкано, коленки черные, моя маленькая малышка успела шлепнуться. Нонна с напуганным, серьезным лицом: Мое сердце оборвалось, что-то случилось: