Я рожу тебе сына
Шрифт:
Ааааа… Кайф какой! Пальцы скользят, рисуя круги, размазывая ее влагу, хочется нырнуть глубже, но я держусь. Глубже нырнет мой член, а пока я хочу поиграть с этой девочкой, которая пахнет ванильным кремом. Вкусная такая…
— Ну что, скажи, сладкая, любишь, чтобы тебе так делали?
Она вдруг краснеет, сгибает ноги и подается навстречу моей руке, запрокинув голову.
— У меня… так… не выходит, как у вас!
— Детка, я сейчас трахать тебя буду, а ты мне выкаешь!
Стоп, она сказала, что у НЕЕ не выходит? Ее что, так никто не ласкал? Кто ее
Меня пронзает электричеством, будто я уже подключен к местной электростанции. Пальцы то соскальзывают ниже и продолжают изматывать ее круговыми ласками, то возвращаются к клитору. Он твердый, возбужденный, и мне вдруг хочется коснуться его языком.
Я хочу вылизать ее там, да что со мной такое? Я ни одну бабу не хотел на вкус попробовать, а эту хочу. Всю хочу. И я голову даю на отсечение, что там тоже ванильный крем…
Она дрожит, а я представляю, какая она внизу, и член упирается в ширинку, приходится расстегнуть джинсы. Я ритмично двигаю пальцами, хлюпая, ударяя большим пальцем по клитору, а она корчится, выгибаясь в спине, и стонет, не сводя с меня затуманенных глаз.
— Ну кричи же, кричи, — зубами прихватываю изогнутую шею, — я хочу слышать, как ты кончаешь.
Отрываюсь и смотрю на нее. Черные, цвета воронова крыла волосы, разметались. Белая кожа такая гладкая, как будто она у нее фарфоровая. Губки приоткрыты, глаза распахнуты, на шее венка розовая бьется, пульсирует. И под рукой у меня начинает пульсировать. Что ж ты делаешь со мной, я же сорвусь сейчас в бездну…
Хочу увидеть, как она кончит, и ускоряюсь. Девушка закрывает глаза и складывается вдвое с утробным, хриплым стоном. А я быстро высвобождаю член, приставляю в ее горячему входу и теряю рассудок, одновременно толкаясь бедрами и врываясь языком в рот.
Тормоза отказали окончательно. Я трахаю девушку, которую вижу впервые в жизни, безо всякой защиты и получая такой кайф, который раньше мне и не снился. Остервенело вбиваюсь в обмякшее тело членом и ртом. Да, я целую шлюху. Но мне не противно, наоборот, мне так до одури сладко, что я не сдерживаюсь, начинаю хрипло стонать в ритм своим толчкам.
Не сразу понимаю, что она притихла, и эта тишина никак не связана с очередным оргазмом, она просто вцепилась мне в плечи и громко дышит. К финалу лечу на полной скорости, вжимаюсь до упора, натягивая ее на член так, будто хочу пробить дно.
Кончаю просто феерично, судорожно вдалбливаясь, что-то шепчу бессвязно, похоже, у меня неслабо сорвало крышу. Потому что хочется сказать что-то совсем непривычное, ласковое. И чтобы она тоже что-то сказала в ответ.
Вытерла мне ладонью потный лоб, сказала, что я лучшее, что с ней было. А я ей то же самое скажу. Дебил, да? У меня рот не настроен такое выдавать, максимум, на что я способен — сказать, что такой сладкой е…ли у меня еще ни с кем не было.
Но она молчит, и я чутьем понимаю — что-то не то. Выхожу из нее. И сразу назад хочу, но мне не нравится ее закушенная губа и закрытые глаза.
— Сладкая, — осторожно шепчу
А потом она открывает глаза, опускает их вниз, и мы вместе смотрим на вымазанный в крови член. Меня накрывает. Продолжаю вдавливать ее в стенку, а сам смотрю то на нее, то на кровь.
— Откуда кровь, сладкая? — едва сдерживаю бешенство. Что за подстава, Саркис совсем рамсы попутал?
— Но вы же сами сказали… ты же сам сказал, — быстро поправилась, видимо, выражение лица у меня сейчас не самое приветливое, — что надо его сделать…
И у меня в затуманенных мозгах наступает прозрение. Чуть ли не рычу:
— Ты что, девственница?
— Нет, — она мотает головой, и мы снова вместе смотрим на кровь, — уже нет. Кажется…
Так, отползаем, Талеров. Душ дома. Застегиваю ширинку, стараясь стереть кровь хотя бы из мыслей.
Руки подрагивают, пока я стаскиваю рубашку, заворачиваю в нее свою бывшую девственницу и осторожно поднимаю на руки.
— Зачем, Тимур, — пытается сопротивляться.
— Тихо, девочка, — обрываю, — правило у меня. Все мое — со мной.
Затихает. А я несу ее к машине. Теперь она определенно моя, хоть я и не решил, плохо это или хорошо.
И да, Талеров. Дно ты сегодня точно пробил.
Глава 2
Мы сидим в моем «Майбахе», Ника — ее Вероника зовут — сбивчиво рассказывает, как ее занесло на склады, а я смотрю на нее, и в груди болезненно отдается отголосок забытого и, казалось, давно похороненного чувства.
Они чем-то похожи, даже имена одинаково сокращаются. Ника — Вероника. Ника — Доминика… Не забывается до конца, не отпускает, как бы я себя ни насиловал. Единственный раз в жизни мне хотелось думать о ком-то, кроме себя, и я думал, что у меня получилось.
А ни хера не получилось по итогу, я все равно остался сволочью, предавшей влюбленную в меня девочку, как мне бросила в лицо недавно Инна, ее детдомовская воспитательница.
Я хотел найти Доминику. Зачем? Сам не знаю, зачем. Узнать, что с ней все хорошо, что ни в чем не нуждается. А она исчезла, квартиру продала и растаяла, как утренний туман.
«Ты одной рукой возле себя ее держал, а другой отталкивал. Что ты теперь хочешь, Тимур?» Мать моя, женщина, что ж, я реально такое дерьмо? Похоже, как и то, что на роду мне написано нянчиться с малолетками.
— Тебе хоть восемнадцать есть, сладкая?
Кивает так поспешно, что мне смешно становится. Но в паспорт все равно заглянуть не мешает, а заодно проверить, не врет ли — и про съемную квартиру, и про работу.
Но интуиция подсказывает, что девочка говорит правду. Она никаким боком к эскорту Саркиса, моя сладкая, и у меня в глазах темнеет, когда я представляю, что ее Черный мог забрать.
Слушаю, как она путается и торопится, и неожиданно закрываю ее рот своим, заглушая сбивчивую речь. Что-то мне резко перехотелось разговаривать.