Я сделала ошибку

Корри Джейн

– Поппи Пейдж, – произносит представительница прокурора сухим, четким тоном. – Можете ли вы мне точно сказать, что произошло, когда вы встретились с Мэтью Гордоном, ныне покойным, на рождественской вечеринке «Ассоциации поддержки актеров и агентов»?

Женщина начинает говорить, но слова не идут у нее с языка. Она неловко крутит пальцами, будто пытается переплести их один с другим, как в детской игре.

– Мы беседовали, – наконец отвечает она.

– О чем? – резко спрашивает обвинительница.

Женщина смотрит на галерку для публики. Людей там довольно много. Это популярное место не только для родных и друзей выступающих, но и для тех, кто ищет бесплатных развлечений

или укрытия от дождя. Но прямо сейчас на улице почти тридцать градусов тепла. По словам синоптиков, жара установилась надолго. В здании суда не прохладнее, чем снаружи.

– О киноиндустрии, – объясняет женщина. Каждое слово дается ей огромным усилием.

– Вы говорили о чем-то личном?

Она встречается глазами с обвинительницей.

– С чего бы нам это делать?

– Полагаю, это вы должны мне сказать, миссис Пейдж. Позвольте задать вам еще один вопрос. Это правда, что вы когда-то знали покойного с… непрофессиональной стороны?

Женщина смотрит в пол. Затем кивает – быстро и неуклюже, дергая головой, как марионетка на веревочке.

– Прошу отвечать вслух.

– Да, – шепчет она.

– Громче, пожалуйста. Боюсь, что суд этого не расслышал.

– Да.

– Как вы познакомились изначально?

Молчание. Поверенная прокурора бросает взгляд на судью в очках с толстой оправой. Они кажутся анахронизмом рядом с париком, который смотрится так, будто принадлежит к другой эпохе. Судья неодобрительно наклоняется вперед:

– Миссис Пейдж, вы хотите, чтобы вопрос повторили?

Женщина качает головой, а затем с трудом сглатывает. Кажется, будто у нее что-то застряло в горле. Она отпивает глоток воды. Потом глядит на свои ладони, теперь совершенно неподвижные, так, словно они чужие.

И начинает говорить.

Глава 2

Бетти

Дорогая Поппи!

Как все это могло случиться? Ты была мне как дочь, а теперь… Ну что я могу сказать? Мне хотелось бы поговорить с тобой с глазу на глаз. Но, как ты убедилась, бедняжка, в часы посещений там недостаточно уединенно. И вместо разговоров я тебе пишу. Тебе может все это не понравиться. Я даже не знаю, с чего начинать. Наверное, хочу начать со своего вступления во взрослую жизнь. Ты потом поймешь почему.

Когда в 1970 году я выходила замуж, мне только что исполнилось двадцать лет, и жизнь в те времена была совсем другой. В нашем районе Ист-Энда было не принято, чтобы пара жила вместе без обручальных колец.

– Только шалавы так делают! – всегда повторяла мне мама. – Даже не думай вляпаться в неприятности, девочка, иначе я с отцом вышвырну тебя быстрее, чем ты мяукнуть успеешь!

Надо говорить – «мы с отцом вышвырнем», хотелось мне поправить. Отца вышвыривать не обязательно. Но я не посмела, потому что мать отшлепала бы меня за подобную дерзость. У нас были соседи, чья дочь «вляпалась в неприятности». Конечно, ей пришлось спешно выйти замуж, но они не вынесли скандала и переехали.

– Эта девчонка испортила жизнь родителям, – бормотала мама всякий раз, когда мы проходили мимо их бывшего многоквартирного дома.

Просто невероятно, как изменилось отношение к таким вещам за не очень долгий период времени. С другой стороны, возможно, все поколения чувствуют то же самое. Кто знает, какой станет жизнь, когда Мелисса и Дейзи будут в моем возрасте? Мысли об этом одновременно и пугают, и волнуют.

До Джока у меня никогда не было парня. Не потому, что я не хотела. Я все бы отдала, чтобы с кем-то познакомиться! Но была болезненно застенчива. Однажды мальчик из школы начал болтать

со мной в автобусе, а я не знала, что сказать. Вероятно, все сложилось бы иначе, будь у меня брат, а так мужчины казались мне существами другой породы.

Помимо этого, самих возможностей найти свою любовь было мало, и случались они нечасто. Родители не разрешали мне посещать танцы, куда постоянно бегали мои подруги.

– Когда подрастешь, у тебя будет довольно времени для таких штучек, – твердил отец.

Хотя мне в ту пору уже исполнилось пятнадцать лет. Он был чертовски строг.

Мать уговорила его отпускать меня в церковный молодежный клуб, но туда ходили в основном девочки. А потом однажды вечером туда заявилась компания скинхедов. Они притащили с собой бутылочное пиво и разгромили это место. Впоследствии молодежный клуб закрылся, потому что не было средств на ремонт. В результате родители вообще перестали отпускать меня по вечерам – они говорили, что это небезопасно. Моя светская жизнь на какое-то время закончилась, если не считать трат карманных денег на посиделки за лимонадом в местном баре «Хлюпик». По субботам, строго в обед, вместе с девочками из школы. Естественно, мы всегда разглядывали каждого из парней, которые туда заходили. Но никто из них не проявлял к нам особого интереса. Поэтому мы просто болтали о Дэйви Джонсе из группы Monkees. Мы все считали его развратником! На стене моей спальни висел плакат с его изображением, который достался мне бесплатно вместе с журналом «Джеки». Каждый вечер я молилась, чтобы Дэйви каким-то образом нашел меня и увез. Разумеется, я понимала, что на самом деле этого не случится, но все мы нуждаемся в мечтах, не так ли?

В школе я не слишком блистала успехами. Английский, математика, география… Все это разнообразие предметов никак не укладывалось в моей голове. Может, потому, что моя школа была очень буйной. Это мешало сосредоточиться на уроках. Вообще-то я выиграла место в гимназии, когда мне было одиннадцать лет, но родители не позволили мне этим воспользоваться, поскольку не могли купить мне форму. Я посещала местную общеобразовательную школу, у которой по непонятным причинам сложилась хорошая репутация.

Но мне нравилось рисование и вышивание.

– У вашей Бетти настоящий талант! – сказала учительница моим родителям. – Она могла бы изучать искусство в колледже или преподавать домоводство у нас, если останется здесь.

Мои родители ни за что бы этого не допустили. Они не верили в дальнейшее образование. По их мнению, все студенты были патлатыми бездельниками и дармоедами. И я им верила, не понимая тогда, что их предрассудки – от страха перед неведомым. Они еще помнили войну. Все, чего они хотели, – это безопасность и какое-то благоразумное занятие для меня. Мать трудилась на фабрике по производству электрических лампочек, пока я не родилась. А отец по-прежнему работал там. Этот путь считался правильным в пору их молодости конца сороковых и начала пятидесятых годов, и они не понимали, зачем сейчас чего-то менять.

– Я навел справки, Бетти, – с гордостью сообщил отец в день моего шестнадцатилетия. – Поговорил с боссом и нашел тебе местечко на фабричной линии. Вам очень повезло, юная леди. Есть люди, которые готовы убить, чтобы получить такую постоянную работу.

– Почему я не могу поступить в колледж изучать моделирование одежды? – пыталась я воспротивиться. Я всегда была хорошей девочкой и делала то, что мне говорили, отчасти потому, наверное, что являлась единственным ребенком в семье. Некому было за меня заступиться. Но мысль о работе на одной фабрике с отцом, сразу за углом от нашего муниципального дома, переполняла меня ужасом.