Я - Шарлотта Симмонс

Вулф Том

— Ну хорошо, с этим я вполне согласен, — заявил Эдгар, — но для начала нужно все-таки быть известным и успешным спортсменом.

— А я о чем говорю? — кивнул Грег. — Ну, а если уж нет у тебя спортивных талантов…

Эдам опять посмотрел на Шарлотту. Она переводила взгляд с Эдгара на Грега и обратно. Она явно была поглощена их разговором. Эмоции опять захлестнули его. Так, нужно срочно влезать в этот базар…

Слова Грега отправили его в нокдаун:

— Я бы сформулировал определение крутизны совершенно на другой понятийной базе. С моей точки зрения, крутизна…

И в этот момент Грег совершил непростительную для опытного бойца ошибку: на мгновение замолчав, он закатил глаза и, глядя куда-то не то

в потолок, не то внутрь себя, стал подыскивать le mot juste… [26]

…Дав Эдаму возможность броситься в решающую контратаку:

— По крайней мере, ни к кому из сидящих за этим столом сие понятие не относится, — сказал он, словно заканчивая за Грега начатую фразу. Прежде чем Грег очухается, нужно успеть перевести разговор на нужные рельсы. — Я ВОТ ЧТО ХОЧУ СКАЗАТЬ. ДАВАЙТЕ ПРИЗНАЕМСЯ СЕБЕ ЧЕСТНО: ИСХОДЯ ИЗ ОПРЕДЕЛЕНИЯ, КОТОРОЕ МЫ САМИ СЕБЕ ДАЛИ — «МУТАНТЫ МИЛЛЕНИУМА», — НАМ НАДО НАПРАВИТЬ СВОИ УСИЛИЯ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ НА УЧЕБУ. Мы все хотели бы получить стипендии Роудса, и мы не можем иметь никакого отношения…

26

Подходящее слово (фр).

— Ого-го, как из тебя, однако, эго поперло! — присвистнул Грег.

— НЕ ДОСТАВАЙ МЕНЯ, ГРЕГ, СЛЫШИШЬ, НЕ ПЫТАЙСЯ МЕНЯ ГРУЗИТЬ! Можно подумать, для тебя эти слова стали открытием… Можно подумать, я впервые произнес их при тебе, и никто из нас, самопровозглашенных пророков нового тысячелетия, включая, между прочим, и тебя, никогда не говорил ничего подобного!

— Одно дело — благородная, пусть даже недостижимая цель, а совсем другое — элементарный пошлый эгоцентризм, который, как мне кажется, ты проявляешь в полной мере…

— Мать вашу, надоели, заткнитесь, на хрен! — завопила Камилла. — У меня от вас уже не только голова болит, у меня уже везде болит!

— Везде? — оживился Рэнди Гроссман. — А не будете ли вы так любезны, мадам Денг, показать, где именно находится это ваше везде?

— Где-где? В гнезде, — прорычала в ответ Камилла. — Показать? Да ты ведь если и увидишь, все равно не поймешь, что это такое.

Лицо Рэнди, которое на протяжении последнего полугода, после того, как этот скелет вылез из своего шкафа, сохраняло величественное и надменное выражение, вдруг как-то скисло и покраснело. На глазах у него выступили слезы. Едва слышным, хриплым, ломким голосом он произнес:

— От тебя, Камилла, я такого не ожидал.

«Ну баба бабой! — подумал Эдам и тотчас же устыдился таких мыслей. — В конце концов, разобраться с собственной ориентацией — если уж встал такой вопрос, — это вам не два пальца об асфальт. Наверняка в течение еще какого-то времени Рэнди будет оставаться особенно ранимым и уязвимым. Но выглядит-то он все равно как баба». В этот момент Рэнди чем-то напомнил Эдаму его мать — ни дать ни взять, Фрэнки, готовая разрыдаться после того, как муж проинформировал ее, что она, видите ли, не «выросла» вместе с ним. Эдам действительно почувствовал себя виноватым.

А вот с Камиллы — все как с гуся вода.

— Твою мать, Рэнди, чего расхныкался? Утри сопли давай. Что ты до меня докопался? Я ведь сказала «в гнезде», а не в…

Рэнди отвернулся, прикрыл печальные глаза ладонью и поджал губы.

— Ну правда, Рэнди, перестань, — примирительно сказал Эдгар. — Ничего такого Камилла не имела в виду. Ну пошутила она, понимаешь? Чего тут обижаться, если кто-то сказал при тебе слово, которое рифмуется с другим, нехорошим? Я бы не обиделся.

Вскоре после этого еженедельное собрание «Мутантов Миллениума» как-то само собой объявилось закрытым. Эдам продолжал поглядывать на Шарлотту. По всему было видно, что она в восторге от происходящего. Ее восхищенный взгляд перелетал с одного участника дискуссии на другого. Самому

Эдаму такие посиделки были, естественно, не в диковинку. Ему больше не хотелось участвовать в перебранке этой сволочной стервы Камиллы и истеричной бабы Рэнди. Его сейчас гораздо больше волновал другой вопрос: что думает Шарлотта по поводу его личного участия в этих дебатах? Не решила ли она, что он легко сдался и покинул поле боя, предоставив другим бойцам выяснять отношения? Ну хорошо, перехватил Грег его аргумент, обернул против него же, уже и роудсовская стипендия для него так, абстрактная цель, а не этап карьеры… Но нельзя было после этого садиться и молчать. Хорош болван — уступил ринг Камилле и Рэнди. А чего можно было ожидать от этих придурков? Естественно, разговор, ведущийся избранными о тех, кого зачислила в избранные толпа серости, свелся к скандалу между двумя — что греха таить — маргиналами и изгоями. Они ведь таким образом просто выразили свою зависть. Ну, бесятся ребята оттого, что не они, а Эдам разложил понятие крутизны по полочкам и дал ему определение. Именно он разработал и изложил концепцию самоуверенности, объяснил, что оборонительная тактика несовместима с крутизной, доказал, что подавление интереса ко всему, выходящему за строго очерченные рамки крутости, является неизбежным условием формирования имиджа крутизны…

Так он и продолжал изводить себя Большими Сомнениями. Эдама швыряло из крайности в крайность. Не посчитает ли Шарлотта его человеком слабовольным, не способным настоять на своем даже в компании мутантов? Кроме того, парня снедало любопытство: ей действительно интересно с мутантами, или она изображает заинтересованность только из вежливости? Да нет, не может быть. В дьюпонтском интеллектуальном вакууме такая компания не могла не порадовать эту девушку, соскучившуюся по нормальному общению. Вот только… как быть с Рэнди и Камиллой? В общем, по всему выходило, что по крайней мере концовку вечера нельзя считать удачной. Как ни странно, с этим согласились и остальные. Бывало и получше, подытожили они и милостиво позволили Эдгару отвезти их домой: через Город Бога в кампус, благо места в его танке — джипе «денали» — хватало на всех.

Эдам настоял на том, чтобы проводить Шарлотту до дома. Она приняла его предложение с удовольствием. Девушка была в эйфорическом настроении. Шарлотта всегда знала, что в таком месте, как Дьюпонт, интеллектуальная жизнь должна просто кипеть — беседы, обсуждение только-только появляющихся в обществе проблем, поиски решений, жаркие споры и дискуссии… Когда-то она таким и представляла себе Дьюпонт: настоящим Эльдорадо, заветной яркой точкой по ту сторону гор, на горизонте, до которой, может быть, и нельзя добраться, но к которой нужно идти, стремиться, и тогда сам путь станет тебе наградой. Какие «Мутанты Миллениума» все-таки молодцы! Взяли, например, всем известное и уже навязшее в зубах слово и стали разбираться, что именно оно обозначает, какова суть этого явления, какое можно дать ему определение. В Дьюпонте куда ни посмотришь — везде крутые, а что это значит — никто ведь и не скажет… Ну кому, спрашивается, из крутых по определению парней, которыми битком набит Сейнт-Рей, придет в голову об этом думать?.. Взять того же Хойта: круче некуда, а задуматься над тем, какими словами тебя характеризуют — это ниже его достоинства… Мутанты — другое дело. Менее крутых ребят и представить себе трудно, просто антиподы крутизны, ничуть не скрывающие этого и даже гордящиеся этим.

Когда они подходили к Главному двору, Шарлотта почувствовала, что рука Эдама скользнула по ее запястью. Что ж, если ему так хочется… Затем он взял ее ладонь, и их пальцы переплелись. Он ведь такой… незаурядный… Не о таком ли человеке рядом с собой она мечтала, когда ехала в Дьюпонт? На Шарлотту вдруг накатила волна благодарности, и она даже прижалась плечом к его руке. Эдам уже не украдкой, как во время дискуссии в квартире у Эдгара, а в открытую смотрел на девушку, явно пытаясь догадаться, о чем та думает.