Я - Шарлотта Симмонс
Шрифт:
Двери лифта распахнулись, и парень шагнул в приемную — большое помещение с высоким — не меньше двенадцати футов — потолком… Подвешенные там наверху маленькие прожектора высвечивали гигантские, словно афиши какого-нибудь блокбастера, фотографии в красивых рамках из тонких, толщиной всего в полтора миллиметра, алюминиевых полосок. Один из углов помещения был занят большим подковообразным диваном, обитым дорогой ярко-желтой кожей. Сейчас на этом диване сидели трое явно очень деловых людей в возрасте чуть за сорок, в очень деловых костюмах и при галстуках. Стена напротив дивана была стеклянной, впрочем, прозрачной лишь отчасти. По всей ее плоскости шли диагональные ряды выгравированных по стеклу фирменных, узнаваемых как логотип Дьюпонтского университета, букв «D», выполненных специально разработанным шрифтом — каким-то немыслимым угловатым курсивом. Там, за этим полупрозрачным
— Ага, а вот и наш таинственный бледнолицый рыцарь пожаловал. Привет, Джоджо, присаживайся. — С этими словами секретарша царственным жестом указала Джоджо его место на диване.
Джоджо сказал: «Привет, Селеста» — и направился к дивану. Впрочем, это он проделал демонстративно неторопливо, чтобы произвести должное впечатление на других посетителей, дожидающихся приема. Джоджо расправил плечи и даже специально слегка отвел их назад, чтобы еще сильнее обозначить рельеф грудных мышц под футболкой и дать этим развалинам в костюмах возможность оценить его рост и силу. Кроме того, присутствующие должны были убедиться в том, что перед ними один из лучших спортсменов Дьюпонтского университета — на тот случай, если они по какой-либо причине сразу этого не поняли.
Если же и этого спектакля им было мало, если они — эти случайные посетители — еще не врубились, кто здесь, помимо тренера, действительно важная птица, то у них появилась последняя возможность убедиться в этом, когда Селеста пригласила Джоджо в кабинет тренера вне очереди.
Итак, Великий и Ужасный снизошел до аудиенции. Тренер сидел, откинувшись в шикарном, модернистского дизайна вращающемся кресле, обтянутом кожей, за неимоверных размеров письменным столом красного дерева Это рабочее место находилось в эркере, образованном изогнутой стеклянной стеной здания. Руки Тренера были заложены за голову, а пальцы сцеплены на затылке. При этом разведенные локти позволяли ему достаточно свободно и эффектно напрягать бицепсы и мышцы плечевого пояса. Тренер до сих пор все еще переживал по поводу утраты некогда блестящей спортивной формы и, сам того не замечая, старался при встрече с людьми выбирать такую позу, в которой еще не потерявшие дряблости мышцы были бы хорошо заметны, а постепенно набирающий вес животик не бросался в глаза. По правде говоря, сам кабинет, если подсчитать математически его площадь, был не таким уж большим, но изогнутое стекло, высокий потолок со множеством рассыпанных по нему, как звезды по небосклону, светильников, красное дерево, сверкающие белые стены, диван и кресла — табачно-коричневая кожа и полированная сталь, — все это придавало помещению помпезный и даже пафосный вид.
— Привет, Джоджо, заходи, — сказал тренер — довольно тихим для него голосом. Джоджо-то больше привык, что тренер вечно орет — и на площадке, и в раздевалке.
Бастер Рот посмотрел на него тем взглядом, который был так хорошо знаком каждому игроку команды. Он слегка наклонил голову и глянул в глаза Джоджо исподлобья. Челюсти его были крепко сжаты, и лишь губы чуть изогнулись в едва обозначившейся улыбке. От этого взгляда у Джоджо всегда возникало ощущение, что тренер сканирует его мозги чем-то вроде магниторезонансного томографа, считывая все мысли и чувства, выведывая все секреты — даже те, о которых и сам Джоджо пока понятия не имел.
— Ну, так чем я обязан такому приятному сюрпризу? — осведомился тренер. — Селеста сказала, что ты явился, как таинственный рыцарь.
Джоджо вдруг почувствовал себя страшно неловко. Он спохватился, что так хорошенько и не продумал, как коротко и ясно объяснить, зачем ему понадобилось отрывать тренера от дел в неурочный час.
— Я тут… наверное… как бы… это… я очень благодарен, что вы нашли время…
Не дожидаясь, пока он перестанет мямлить, тренер перебил:
— Давай, садись, Джоджо. — Он махнул рукой в сторону одного из полукруглых кресел с черными кожаными сиденьями
Бастер Рот ласково и ободряюще улыбнулся.
— Джоджо, ты вроде как не совсем в своей тарелке. Что-то случилось? Давай, выкладывай.
— Да вот… понимаете… — Джоджо начал нервно потирать руки. — Не то чтобы случилось, но…
— Ну, а тогда в чем дело, Джоджо?
— Понимаете, я по поводу успеваемости.
В голосе тренера почувствовалась напряженность.
— А что там с успеваемостью, Джоджо? По какому предмету у тебя проблемы? Я ведь вам, парни, сто раз говорил: нельзя ничего запускать. Чуть что не так — сразу ко мне или к кому-нибудь из ассистентов. Чем быстрее мы найдем решение, тем легче оно будет.
— Да я не об этом. — Джоджо так сильно тер одну руку о другую, что тренер непроизвольно посматривал на них. — Понимаете… в общем… я хотел сказать… просто мне кажется, что я мало от всего этого получаю — вот и все.
— От чего — от этого? — Тренер нахмурился, и его брови почти сошлись на переносице. Он явно не врубался, к чему клонит Джоджо и что парень пытается сказать.
— Да я про учебу, про занятия говорю.
— Какие занятия? Можешь объяснить, по каким предметам у тебя проблемы? По-моему, до сих пор у тебя все шло неплохо. Последнюю сессию ты вроде сдал с приличным средним баллом, если память мне не изменяет. Так что тебе еще нужно?
— Ну… — Джоджо опять замялся. Он сцепил пальцы между колен и наклонился вперед. Сидеть баскетболисту было так неудобно, что со стороны казалось, будто его огромное туловище вот-вот рухнет на стол. — Ну вот… занимаюсь я, например, французским, как положено, — даже на продвинутом уровне.
— И что?..
— Ну, а мы там французские книжки по-английски читаем. Вот такое дело.
— Эти занятия у вас кто ведет — мистер Левин, так?
Джоджо утвердительно кивнул.
— Ну так он же отличный парень. С полным пониманием относится к требованиям нашей особой программы. Он прекрасно знает, насколько важен спорт в процессе высшего образования. Да и большинство преподавателей в Дьюпонте с уважением относятся к нашей кафедре и всегда готовы пойти навстречу. Конечно, встречаются среди них такие упертые и закомплексованные хрычи, которые срывают свои комплексы на перспективных спортсменах. Но Левин не из таких. Он парень стоящий.
— Ну да, это правда, но мы же читаем всё по-английски. Получается, что на самом деле никакого французского я не учу.
— Ну и что с того? Ты кем стать-то собираешься — ученым-лингвистом, что ли? Бог ты мой. Это просто уму непостижимо. Хватит тебе и того французского, который вдалбливает в тебя мистер Левин. Рассказывают тебе про французскую литературу — и слава Богу. У нас почти все ребята прошли этот курс, и они всегда говорили, что он — классный препод. Они на его лекциях узнали все что нужно насчет великих французских писателей, вроде Пруста и… — Тренер усиленно копался в памяти, пытаясь отрыть в банке имен еще что-нибудь подходящее. Но дело не заладилось, и ему пришлось оборвать столь эффектно начатую фразу. — В общем… обо всех великих писателях. И все потому, что Левин не заставляет вас самих все это переводить. Ты даже не представляешь, какая это морока. Когда я в колледже учился, у нас ведь тоже был иностранный язык. Сколько времени я потратил на эти переводы, сколько мучился — охренеть можно. И потом, Джоджо, не забывай: ты учишься не где-нибудь, а в Дьюпонте. Неужели ты думаешь, что здесь для тебя не продумали самую лучшую программу в стране? Да такого курса французской литературы тебе нигде больше не прочтут. Так что благодари Бога, что тебе повезло. Левин — это просто класс.
Таким образом Джоджо пришлось отказаться от дальнейшего изложения своих претензий по поводу курса «От Флобера до Уэльбека».
— Ну… дело ведь не только в этом, — зашел он с другой стороны. — Я вот тут на днях говорил с одной студенткой, и она вдруг упомянула Сократа. И понимаете, она ведь не стала мне специально конспект читать или лекцию пересказывать. Девчонка вовсе не выпендривалась, не парила мозги какой-нибудь заумью. Просто я понял, что каждый должен что-то знать об этом Сократе. Понимаете, имя-то я знаю, слышал я что-то про этого Сократа, но что именно — убей Бог, не помню. А она сказала, что Сократ вроде как вообще всю философию придумал.